И скажите мне на милость, какая другая чертовщина, по-вашему, может быть скрыта за этими словами, если речь не идет о том, что у вас должна быть бумага от Викки, что я имею право на опекунство?
— Мистер Кениг, у меня нет такой бумаги. Как я вам уже ранее говорил, Викки, должно быть, только собиралась обсудить со мной этот вопрос, а затем из-за недостатка времени между репетициями перед премьерой или…
— Но почему же тогда она написала мне об этом, как будто все уже на самом деле устроено?
— Понятия не имею. А вообще вы часто писали друг другу письма?
— В принципе, да, но обычно это была так, обыкновенная болтовня, ничего особо важного. Это письмо…
— Да, здесь все кажется уж слишком серьезным.
— Я опасался, что с нею может что-нибудь случиться, и вот это на самом деле произошло, ее убили…
— Да.
— И мне кажется, что она боялась, что это может случиться, а поэтому она дала указания, чтобы моя дочь осталась бы только у меня.
— Мне Викки таких распоряжений не давала, мистер Кениг.
— Вы все время твердите теперь об этом, но ведь в письме-то говорится совсем об обратном.
— И я снова скажу вам, что мне ничего не известно о ее волеизъявлении относительно какого бы то ни было опекуна.
— Но вот ведь ваше имя, оно же здесь, в этом письме, будь оно неладно!
— Да, это так. Она пишет, что мы встречались, и это действительно так. Но никаких особых распоряжений, ни в письменной, ни в устной форме, касательно опеки над Элисон, в случае…
— Тогда, сэр, я уже ровным счетом ничего не понимаю, — проговорил Кениг.
— И я тоже.
— Я просто не могу понять этого.
— В любом случае — заметил я, — я уверен, что распоряжения, отдаваемые вот так в письме, не могут быть приняты к обязательному исполнению судом.
Наступило продолжительное молчание. Мы сидели по разные стороны моего стола, молча уставившись друг на друга.
— Я хочу взять к себе мою малышку, — сказал Кениг, — здесь во Флориде у меня нет адвоката, он остался в Новом Орлеане, там, где я живу. Я был бы вам очень признателен, если бы вы смогли бы выяснить для меня, что именно говорит закон по поводу опеки.
— Я конечно же постараюсь помочь вам в этом, мистер Кениг. Вы не станете возражать, если я оставлю это письмо у себя на некоторое время?
— Разумеется, не буду.
— А где я смогу разыскать вас здесь, в Калусе?
— Я остановился в отеле «Брейквотер Инн». Я приехал вечером в субботу, успел даже побывать на втором концерте Викки в том ресторане на Стоун-Крэб.
— Так вы здесь с субботы? — переспросил я.
— Да, сэр. Я выехал из Нового Орлеана рано утром в пятницу.
— Мистер Кениг, я должен вам кое-что сообщить, мне кажется, что вам это необходимо знать…
— Что такое?
— …но я не уверен, что вы должны узнать это именно от меня. Может быть даже будет лучше, если вы обратитесь в полицию.
— А это еще зачем? Мне еще ни разу в своей жизни не доводилось встречать сколь-нибудь стоящего полицейского. Никто из них не стоит даже того слова, что изводится на значки, которые они цепляют на свои мундиры. А что, полиция уже начала выяснять, не может ли еще кто-нибудь взять опеку над моей дочерью? Знаете, мистер Хоуп, я скучал без нее все эти годы, и будь я проклят, если я позволю кому-нибудь другому забрать ее у меня. Теперь, когда Викки уже больше нет. Так вы мне это собирались сказать?
Я глубоко вздохнул.
— Вашу дочь похитили. |