Брат Мереш упал на колени в сугроб, прижимая обмороженные ладони к груди. Приближающаяся смерть повисла неподъемным грузом на веках, ослепила, наполнила глаза замерзающими на ветру слезами. А потом внезапно ветер стих, и стало очень тихо - и тепло. И Мереш почувствовал, что ему стало необыкновенно спокойно и хорошо. Так хорошо, что захотелось плакать.

- Глупый монашек! - Голая красавица из знойного лета была уже тут как тут и протягивала ему руку. - Ты и дальше собираешься торчать на этой дороге? Пойдем!

- Ку..да? - прошептал брат Мереш.

- Ко мне. В постель, которую я для тебя застелила. Ты ведь хорошо послужил мне, монашек, так что получи свою награду.

 Глаза бесстыжей девки превратились в голубые звезды, лицо с нее сползло, как кожа с линяющей змеи, открыв череп, облепленный гниющей черной плотью. А потом ее рука вошла в грудь инквизитора и вцепилась в его сердце, и без того остановившееся от ужаса.

 В Ривской цитадели задремавший за столом старший трибун Энгель вздрогнул и судорожно распахнул глаза. Ему показалось, что во сне он услышал тяжелый топот копыт и ржание демонских коней.

- Во славу Божью! - прошептал он и осенил себя охранительным знаком.

 Филактерия, полученная от роскардских братьев и привезенная в Рив под охраной, нашла того, кому предназначалась. А прочее не имело никакого значения.

 ***

 Наставницу Сигран разбудили нежные прикосновения и не менее нежный голос:

- С добрым утром, жизнь моя.

 Сигран открыла глаза у увидела над собой улыбающееся лицо Батея. А еще она увидела, что их спальню заполняет необыкновенно чистый утренний свет. Такой свет можно увидеть только в детстве, ясным погожим утром, проснувшись после удивительного сна с полетами над весенней землей.

- Уже утро? - прошептала она, хотя прекрасно понимала, что это так. Но ей хотелось, чтобы Батей улыбнулся.

- И мороз, - сказал он. - С днем рождения, любимая.

- Ага. Поцелуй меня.

 Они провели в постели еще больше часа, лаская друг друга, наслаждаясь близостью, светлым утром и теплом. Потом Батей начал одеваться.

- Ты куда? - спросила Сигран, приподнявшись на локте.

- Завтрак готовить. Не возражаешь?

- Я могу сама...

- Нет-нет! Я хочу все сделать сам, чтобы ты любила меня сегодня еще больше.

- Боги, как мило! - Сигран сделала благословляющий жест. - Да пребудет с тобой Митара! Только прошу, любимый, не сожги яичницу.

 Некоторое время Сигран лежала с закрытыми глазами, наслаждаясь теплом и ощущениями в теле. А потом, как обычно, прочла благодарственную молитву Митаре за еще один день, который ей предстоит прожить. Благодарила за себя и за мужа.

 Закончив молитву, Сигран сбросила с себя одеяло и сразу ощутила прикосновение холода. Набросив меховой плащ, наставница подошла к окну - слюда была покрыта морозными узорами, даже из проконопаченных щелей между бревнами сруба тянуло холодком. Угли в камине превратились в белый слоистый пепел. Сигран зевнула и подошла к зеркалу.

 Сегодня ее восемьдесят шестой день рождения, но из зеркала на Сигран смотрела белокурая женщина, на вид чуть старше сорока лет, с ясными глазами разного цвета - правый светло-карий, левый зеленовато-голубой, - ровной белоснежной улыбкой и свежей кожей, тронутой у носа россыпью веснушек. Наставники стареют вдвое медленнее обычных людей - таков великий дар Митары тем, кто при рождении был отмечен ее благословением.

 Сигран взяла со столика гребень и начала расчесывать волосы. Делала она это всегда долго и тщательно, а потом так же тщательно заплетала расчесанные волосы в косу. Батей частенько говорил ей, что с этой косой она похожа на юную девушку, ту самую Сигран, с которой он впервые познакомился шестьдесят пять лет назад.