- Клянусь Владыке нашему, всемогущему Господу, что с небес видит и читает в моем сердце, святой и милосердной церкви, нашему императору Артону, да хранит его Благая сила, и моему доброму народу, что буду править уделом моим по чести и совести, милосердно и справедливо, по законам империи и обычаю предков наших, так, как правили до меня предшественники мои, и пусть помогут мне в том высшие силы!

- Да будет так, - сказал Кассиус Абдарко, шагнул к князю, взял у священника корону и возложил ее на голову Игана.

- Да будет! - вздохнуло собрание в один голос.

- Герольды! - зычно провозгласил граф Банаш. - Сообщите народу, что у Кревелога есть новый герцог!

- Встаньте, ваша светлость, и займите ваш престол! - предложил Лащ.

 Иган прошел мимо приветствующих его выборщиков и сел на герцогский трон.

- "Вот и все, Рорек, - подумал он, глядя на окружавших его дворян, склонившихся перед ним. - Ты всегда боялся замарать свои руки и потому проиграл. У меня есть все, к чему я стремился. Корона герцога, власть, сила и...И у меня есть Соня. Совсем неплохо, Рорек. Совсем неплохо".

 Подсохшая царапина на шее внезапно начала зудеть. Иган потянулся к ней пальцами, почесал - и почувствовал, что сорвал с ранки корку. На подушечках пальцев осталась свежая кровь.

- Что-то не так, ваша светлость? - Выросший как из-под земли Болак смотрел на герцога встревоженными глазами.

- Чепуха. Дай мне платок.

 Кассиус Абдарко смотрел на герцога и едва заметно улыбался.

 ***

 Пурга над северными равнинами стихла к ночи. Небо отчистилось от туч, и снега заискрились под полной луной.

 На пепелище Лесной усадьбы будто роилось множество зеленых светляков - это десятки волков прибежали сюда, чтобы попировать на обгоревших останках людей и домашней скотины. Падали было много, и потому волки не грызлись между собой: всем хватит. Самая большая стая собралась на холме, там, где еще несколько дней назад стояла усадьба князей Трогорских.

 Однако насытиться волкам не удалось: звери почувствовали опасность. Инстинкт заставил их разбежаться прежде, чем на дороге, ведущей к усадьбе, показались три всадника, темные и молчаливые, как ночь, которая породила их. Их вороненые пластинчатые доспехи жирно поблескивали в свете луны, точно смазанные дегтем, в золотых коронах, надетых на шлемы, вспыхивали алмазные искорки. Порывы ветра развевали тяжелые плащи, подбитые дорогим мехом. Кони всадников, могучие и рослые, шли неторопливым шагом, легко вытаскивая ноги из плотного снега. Проехав мимо сгоревших, все еще чадящих гарью домов посада, троица начала подниматься вверх, к пожарищу, оставшемуся от усадьбы.

 Въехав в ворота, всадники остановились. Некоторое время они стояли в молчании, потом один из них соскочил с седла, передав поводья соседу справа. Неторопливым шагом направился к руинам княжеского терема. Усыпанный пеплом снег скрипел под его коваными стальными сапогами.

 Темный воин остановился у самого пепелища. Постоял недолго, будто созерцал страшное дело рук людских. А потом выпростал из-под плаща левую руку, в которой был зажат хрустальный флакон, и вытащил из флакона пробку.

 Содержимое флакона немедленно превратилось в темный, отсвечивающий пурпуром тяжелый пар и, вырвавшись из горлышка, поползло по снегу в сторону огромной груды оставшихся от терема обгорелых развалин. Здесь туманная змея распалась на сотни щупалец, и они в мгновение ока просочились в щели между обугленными бревнами. От прикосновения этих щупалец недогоревшие бревна затлели, выбрасывая в ночь синие искры. В воздухе запахло серой и смертью. В пару мгновений пурпурный пар рассеялся, и сразу вслед за этим раздался тяжелый, смертный стон, и шел он из-под руин.

- С возвращением, брат, - сказал воин, открывший флакон.