- Вздохами, отче, беду не отведёшь. Тут надобно удумать, через кого путь к сердцу царя сыскать. Ты, отче Давыд, глаза наши и уши в Орде и всё ведаешь, так скажи: кто ныне к царю близок? Кто слово может замолвить?

Поп, немного подумав, ответил:

- Царь Узбек к наместнику Хорезма Кутлуг-Темиру благоволит, к его слову прислушивается. Он и живёт больше в Сарае, чем в Хорезме. Ещё темник Туралык и молодая царица Гюльнэ. Её надобно подарками услащать. Через неё сердце царя отойти от зла может.

- А поведай, отче Давыд, всё ли спокойно ныне в Орде? Нет ли темников, недовольных царём? Либо, может, кто из наместников противу царя зло таит? Что слышно об этом?

- Ныне, князь Иван, Узбек всех в страхе держит. Крепка его власть. Одно только: с далёким Хулагуидским государством у царя давние распри: хулагуидский хан Абу-Саид горный Азербайджан себе тянет, а царь себе. Нет меж ними мира.

- То добрая весть, отче Давыд! - обрадовался Калита. - Может, царь Узбек и задумается, посылать ли своё войско на Русь либо поостеречься Абу-Саида.

Протоиерей поднялся, оправил рясу.

- Помогай тебе Бог, князь Иван.

- Спасибо, отче Давыд, за твою верную службу.

Протоиерей гордо вскинул голову, глядя в серые глаза Ивана Даниловича, ответил:

- Не корысти ради стараюсь, а для пользы земли нашей Русской многострадальной, на общее дело.

И, поклонившись князю, ушёл, а Калита долго стоял задумавшись. Потом потёр лоб, сказал одними губами:

- Абу-Саид… Хулагуидское царство… А ежели и это испытать?

* * *

К Сараю сходилось вражеское войско. Темники вели свои десятитысячные отряды как на праздник. Воины ехали возбуждённые, довольные предстоящим походом. Они уже чуяли битву, запах крови и дым пожарищ. А чего ещё надо для настоящего багатура?

Они пойдут дорогой, которую показал мудрый Чингис и по которой водил свои войска великий Бату! Теперь по этой дороге пойдут они.

Багатуры горячили коней. Их ждёт впереди победа. Они разорят Русь, растопчут её копытами скакунов.

Радовались женщины. Они ехали за своими мужьями в войлочных кибитках, баюкая детей. Женщины пели о богатстве, которое есть у урусов. Это богатство воины отнимут у них и принесут в свои кибитки. Они снимут золотые украшения с русских красавиц и наденут их на татарских.

Женщины пели о новых рабах и рабынях, которые будут пасти скот, что идёт за войском, будут доить кобыл и верблюдиц, будут мять кожи и шить обувь…

Хороший впереди поход, давно уже не было такого!

Отряды всё прибывали и прибывали; становились лагерем вокруг столицы; и вскоре рядом с Сараем вырос второй, войлочный город.

* * *

Тихо в ханском парке. Никто под страхом смерти не смеет нарушить эту благоговейную тишину, лишь листья шелестят, шепчутся да ветер гудит в верхушках деревьев.

У мраморного бассейна, под разросшимся кустом жасмина, сидит на плетённом из виноградной лозы стуле молодая ханша Гюльнэ. Девушка-рабыня костяным гребнем чешет чёрные как смоль пышные волосы ханши, другая держит перед ней серебряное зеркало.

Из зеркала на Гюльнэ смотрят тёмные, как сливы, глаза. Они выглядывают из-под длинных бархатных ресниц. Гюльнэ знает, что она красива… А вот привыкнуть к тому, что ты великая ханша, ханша такой большой и могучей Орды, - это другое. И Гюльнэ часто бывает страшно. Она боится других ревнивых ханских жён, боится и льстивых придворных. Гюльнэ знает, что они улыбаются ей потому, что хан дарит её своими милостями. Великий хан готов выполнять все капризы молодой жены.

А Гюльнэ хочется на родину, где звенит по камням арык и зреют персики…

Подошла, согнувшись в поклоне, старая рабыня-китаянка, сказала нараспев:

- Московский князь с подарком к тебе, звезда очей моих…

Молодая ханша лишь подняла брови, и рабыни заторопились, кончили чесать волосы, другие уже одевали её.