— А если я собираюсь сначала в Англию, а потом в Испанию? — скрипучим голосом спросил мужчина. — Тыщу мне поменяют?

— Генрих, да я тебе со вчерашнего вечера пытаюсь растолковать — сумма для обмена не зависит от количества поездок.. В год! В год тебе поменяют только двести рублей!

— Мусечка, это ужасно. Мне сначала надо в Англию, а потом в Испанию…

— Нет, я так не могу! — с отчаянием прошептал Иван и резко свернул с дороги в кусты. — Иди сюда…

— Ой, Ваня, ты куда? — удивилась Валя.

— Иди сюда…

Близко гудел шмель, пронзительно пахло жимолостью. Они целовались в кустах, как безумные, и Валя не слышала ничего, кроме шума в ушах, — так стучало у нее сердце.

— Все, все, пожалуйста, больше нельзя…

Они вылезли из кустов красные, вспотевшие и, держась за руки, побрели дальше.

— Я спать хочу, — сказала Валя, пошатываясь. — А ты?

— И я.

— Тогда до вечера?

— До вечера…

Дома еще никто не вставал, было тихо. Валя прокралась в свою комнату, бухнулась в постель. Сон моментально сомкнул ее глаза, но даже сквозь навалившуюся дрему она рвалась всей душой к Ивану, даже в сновидениях не хотела расставаться с ним. А потом — словно провалилась в глубокий черный колодец, у которого не было дна…

— Неужели за сто шестьдесят? — ахнула Клавдия Петровна. — И ты купила?

— Купила, — скорбно, после паузы, призналась ее собеседница. — А что делать?

— Анюта, это в корне неверно, ты же своим поступком поддержала спекулянтов!

— А что, я должна была взять отечественную? Клавочка, там внесли и наши куртки, но такие, что на них без слез смотреть было нельзя. Зеленого цвета, рукава фонариком, талия на бедрах — просто тихий ужас! А вот тут у тебя чего, в этой кастрюльке? Надо же, гречка!.. Ее же днем с огнем не сыщешь… — мечтательно произнесла Анна Михайловна.

— А мне троюродная сестра из Ленинграда прислала. Давай я тебе тарелочку положу… Мои-то и не едят почти ничего. Что та, что этот…

— Нет, нет, нет, я навязываться не буду… ну разве что одну ложечку… Клава, а ты слышала, что Ленинград хотят переименовать?

— Слышала. Сестра писала… Типа, все как раньше, до революции — назовут Санкт-Петербургом. Санкт-Петербург… Сан-к-т… Язык можно сломать!

— Да и смешно как-то… Нет, не стоит к этому серьезно относиться! Был Ленинград, и пускай еще тыщу лет Ленинградом остается.

— Вот-вот, и сестра против. Говорит, после того, как город блокаду пережил, его вообще трогать нельзя. Ишь придумали — Санкт-Петербург! Тебе еще подложить?

— Нет, нет, нет! При моем пятьдесят четвертом размере просить добавки — просто преступление…

Валина мама включила переносной черно-белый телевизор, который стоял на веранде, покрутила антенну. На экране скакали полосы, звук надсадно шипел.

— Черт, не видно ничего… — с досадой сказала Клавдия Петровна. — Совсем не ловит сигнал!

— Вот вроде бы когда вправо, ничего… Клава!

— Что?

— Клава, это же Кашпировский!

— Да ну… — недоверчиво пробормотала та, продолжая настраивать изображение. — Ой, и правда… Кашпировский!

Они дружно уставились на экран.