Изменить размер шрифта - +
Но русские не сдавались. Одним из первых свидетельств несломленного духа стало строительство островной церкви — ее сколотили из ящиков и палаточной материи. Самодельный храм всегда был переполнен, а на службах пели казацкие хоры, тоскуя по далекой родине. А Туроверов писал:

После Лемноса Туроверов мыкался в Сербии, рубил лес и был мукомолом. Затем приехал во Францию. Разгружал вагоны, потом повезло — устроился шофером такси, но одновременно учился в Сорбонне. Во время Второй Мировой войны воевал с немцами в Африке в составе 1-го кавалерийского полка французского Иностранного легиона, которому посвятил поэму «Легион».

 

Последние годы

 

Вернувшись в Париж, Туроверов много лет работал в банке и активно участвовал в жизни белоэмигрантов — казаков. Создал «Кружок казаков-литераторов», возглавлял Казачий Союз, издавал «Казачий альманах» и журнал «Родимый край», собирал русские военные реликвии, устраивал выставки на военно-исторические темы: «1812 год», «Казаки», «Суворов», «Лермонтов». По просьбе французского исторического общества «Академия Наполеона» редактировал ежемесячный сборник, посвященный Наполеону и казакам, был главным хранителем уникальной библиотеки генерала Дмитрия Ознобишина. Умер поэт в 1972 г. и похоронен на знаменитом кладбище Сент-Женевьев-де-Буа. Незадолго до смерти он написал:

Когда Туроверов писал свои пронзительные стихи о том, как Белая армия покидала захваченный большевиками Крым, которые теперь часто цитируют, он, конечно, никак не мог предположить, что эта священная для русских земля будет потом отторгнута от России и окажется в составе другого государства. Не знал он, конечно, и о том, что, в конце концов, Крым вернется назад, домой, в Россию. Но поэт сам на родину так и не вернулся…

 

 

Русский гений в Нью-Джерси

 

В годы Второй мировой войны авиация союзников выиграла у гитлеровской Люфтваффе воздушную «битву за Англию» — американские и английские самолеты летали быстрее немецких. Секрет был прост — они заправлялись высокооктановым бензином, изобретенным в США русским эмигрантом Владимиром Ипатьевым, которого называли «величайшим химиком ХХ века». В СССР его имя было под запретом, вернуться на родину ему запрещали.

 

Родился Владимир Николаевич в состоятельной дворянской семье. Отец был архитектором, а мать по происхождению — гречанка. В гимназии он поначалу не отличался успехами в учебе, но в 6-м классе вдруг заинтересовался химией. Поступив потом в кадетский корпус, окончил его с отличием. Затем учился в Александровском военном училище и Михайловский артиллерийской академии в Петербурге, где преподавались химические дисциплины. Вскоре стал заведующим химической лабораторией, а потом профессором химии.

В годы Первой мировой войны, будучи, как военный, уже генерал-лейтенантом, возглавлял Химический комитет при Главном артиллерийском управлении, который снабжал армию продуктами военной химии. Как сторонник монархии, Октябрьскую революцию не принял, но будучи горячим русским патриотом, встал на путь сотрудничества с советской властью. По-сути дела он стал организатором советской химической промышленностью. Встречался с Лениным, который отзывался о нем с уважением. Вместе с тем парадокс жизни Ипатьева состоял в том, что химик с мировой славой, он не имел специального химического образования.

Имя Ипатьева уже было широко известно на Западе, но ученый решительно отклонял все предложения уехать. «Как патриот своей Родины должен оставаться в ней до конца моей жизни и посвятить ей все мои силы», — заявил он на одном обеде во время командировки в Германию. Альберт Эйнштейн, который тоже на нем присутствовал, одобрительно отозвался: «Так надо поступать!»

Однако судьба распорядилась иначе.

Быстрый переход