Если вассал совершал недостойный, подлый поступок, низкий по мнению общества, в котором он жил, ему грозило не только и даже не столько преследование по закону. Грозило и это — совместный поход сюзерена и всех остальных его вассалов на того, кто оказался недостойным.

Но было и другое, более важное. Вассалы нарушителя получали право тоже нарушить клятву верности. А без вассалов самый сильный князь сразу оказывался без войска. Родственники нарушителя отворачивались от него; самые преданные уговаривали каяться, искать примирения с сюзереном. Жены отказывали в общей постели. Взрослые дети недоумевали. И даже простонародье, всегда согнутые в покорности хлопы, осудят. В темную голову забитого, нищего люда, до сих пор ломавшего шапки, может вползти опаснейшая мысль, чреватая поджогом, бунтом, невыходом на барщину: а вдруг наш князь — вовсе не настоящий князь?! А как вы понимаете, такая мысль не приведет к улучшению отношений.

Итак, отношения вассалитета были чем-то основополагающим для феодального общества, чем-то без преувеличения священным, и ни сюзерен, ни вассал не могли безнаказанно нарушить условий договора или нанести внезапный удар в спину.

Но вассал вполне мог поменять сюзерена и не становился от этого ни предателем, ни нарушителем обычая. Вассалитет вовсе не требовал от него, чтобы вассал всегда, всю жизнь был предан только одному сюзерену. Испортились отношения с Великим князем Литовским? Можно пойти в вассалы Тевтонского ордена. Можно в вассалы Москвы. Можно — в вассалы польского короля. И Швеции. И Чехии. И Венгрии. Все одинаково можно; все одинаково не будет позором.

В той реальности, в которой жила Западная Русь, князья могли выбирать между Великим княжеством Литовским и Московией. «Отъезжая» в Москву, князь вовсе не нарушал обычаев, законов и традиций. Он только пользовался своим правом — таким же очевидным, повседневным, как солнечный свет или плодородие земли.

А вместе с князем «отъезжала» и земля. Князь был только живым воплощением; чем-то вроде ходячего символа своей земли. Если разрывалась вассальная связь Великого князя и князя Смоленской, Полоцкой и какой угодно иной земли, тем самым разрывалась связь этой земли и Великого княжества Литовского. Князь становился вассалом Великого князя Московского. Земля входила в состав Московского княжества, Московии. Все на законном основании, все в полном соответствии с традицией. Разрушение Великого княжества Литовского в XV–XVI веках происходило в полном соответствии с его собственными законами, обычаями и традициями.

В-третьих, неукоснительно действовал принцип «вассал моего вассала — не мой вассал». Князь киевский, черниговский или пинский становился вассалом Великого князя. Но не его подданным. Русские земли продолжали историю, начавшуюся при Рюрике (а скорее всего и до Рюрика). Ученые всерьез спорят — на кого распространялись «привилеи» и «статуты» Великих князей Литовских. Есть серьезные основания полагать, что в XIV и даже в XV веке к жителям русских княжеств его указы относились далеко не всегда. Для русских князей это было и плохо, и хорошо. Плохо потому, что в результате они не получали права участвовать в управлении всем Великим княжеством, не становились придворной знатью. Хорошо потому, что каждый из них оставался правителем своей земли; никто не лез в традиции управления русскими землями, и каждая земля продолжала свою историю.

Во всех русских городах сохранялся вечевой строй. В том числе и в городах, где потом московские князья искоренят самую память о вече: в Смоленске, в Брянске.