Ну вот, отчего она так все искажает? Я вдруг понимаю, что не испытывала еще один способ воспитания родительницы. Решаю попробовать и кладу трубку. Разумеется, ничего не действует:

— Что-то сорвалось, — с достоинством сообщает маман, перезванивая. — Вернемся к нашим баранам? Итак, как у тебя с деньгами?

Срываюсь на не слишком вежливые высказывания, о том, что речь вовсе не о «баранах», а «тараканах», причем не просто, а «тараканах в вашей, Александра Георгиевна, голове»…

— К чему вы спрашиваете, если заранее знаете, что я отвечу? И знаете также, что не поверите моему ответу, хотя, совершенно честно вам заявляю, ответ будет правдивым! — кипячусь, хотя и стараюсь выглядеть сдержанной: — У меня все отлично! Я прекрасно зарабатываю, и вполне способна позаботится о себе!!!

— Точно? — вместо ответного всплеска эмоций в голосе маман сейчас наблюдаются довольно неожиданны интонации. — Ты уверена, что не выдумываешь?

— Абсолютно! И, пожалуйста, не нужно снова пытаться разубедить меня в моей собственной состоятельности. — смягчаюсь, из-за природного неумения злиться долго. — У меня действительно все хорошо, можете не сомневаться.

— Отлично, — вздыхает маман, словно решившись на что-то важное. — Тогда попрошу тебя об одолжении. Если можно, деньги с квартирантов я временно оставлю у себя. У меня… х-м-м-м… небольшие затруднения. Намечается одна поездка, и я хочу мобилизовать для этого все болтающиеся в воздухе деньги.

Воспитывает? Издевается? В то, что у маман действительно могут возникнуть какие-то трудности, решаемые взносом наших квартирантов, что-то совсем не верится.

— Не возражаешь? — спрашивает маман, и в голосе ее при этом все-таки слышится насмешка. — Если это затруднительно, скажи, я займу у кого-то другого…

— Совершенно не затруднительно и даже приятно мне, — отвечаю в тон.

— Ну, вот и договорились. Выезжаю немедленно. Меня не будет пару недель. Как вернусь — сразу свяжусь с тобой. Морально готовься к множественным подаркам.

Только тут понимаю, что маман, кажется, вовсе не шутит. Между прочим, она уже больше пяти лет никуда не выезжала из Москвы, прикованная к фирме своим недоверием к умственным способностям сотрудников. Что могло толкнуть ее на отъезд?

— У вас неприятности? — совершенно забываю, что у моей маман никогда ничего нельзя спрашивать напрямик.

— Как посмотреть, — хмыкает она. — С одной стороны отдых — это всегда здорово. Так ведь? Я ведь давно собиралась устроить себе отпуск. И коллектив к этому готовила, и себя тренировала не переживать о них… Вот, вероятно, вся эта подготовка пригодится. Только не спрашивай, я не могу сказать куда поеду.

После некоторого давления, она все же открывается. Правда, рассказывает совсем в общих чертах.

— Есть человек, с которым у меня когда-то сложились довольно сложные отношения. — говорит она и я отчего-то понимаю, что человек этот маман глубоко небезразличен. — Мы были партнерами в сделке и пролетели. Крупно пролетели… Формально виновата была я, и он потребовал компенсации. Потребовал, понимаешь? И это после всех заверений в вечной любви и преданности, после сумасшедшей страсти и прочих головоморочений. Потребовал! С тех пор не могу вступать в отношения с бизнесменами. Ни венрю ни одному слову, понимая, чо как только дело коснется денег, вся их влюбленность разлетится, как песочная… В общем, этот мой потребовавший летел, дальше чем видел! И потому, что я не считаю себя в долгу и потому, что взять с меня на тот момент было нечего, и потому что я обиделась до состояния полной невозможности с ним разговаривать… Это было давно.