— Спасены! — кричу я, хватаю Кира за руку и тащу напролом сквозь колючки с таким видом, будто изначально уверяла в необходимости посетить лагерь, а Кир, значит, отнекивался.

Чуть позже, я нервно курю на крыльце, напряженно глядя в конец переулка, где периодически из-за помойки доносится приглушенный мат и какие-то подозрительные шебуршения. Я ожидаю Кира и Алишерку.

В этот момент вместо ожидаемого штрафа на стол усатый обретает бумажки совсем другого характера.

— Вы хоть думаете, кого и за что забираете?! — негодует Кир. Ныне — серьезный инструктор группы. Вероятно, когда нужно, мой мальчик умеет быть поразительно взрослым. — Он, во-первых, писяющий — на стол, словно важная карта выкладывается первая справка, — Во-вторых — дурак! — справка о сотрясении мозга приземляется аккурат поверх первой.

После некоторых ворчаний и препирательств Алишерку таки выпускают, предварительно заставив написать совершенно дурацкое заявление. Если верить парню, текст оного звучал так:

«Я такой-то такой, тогда-то и там-то писал. Каюсь. Постараюсь больше не повторять. Претензий к правоохранительным органам не имею».

Весело хохочем, обсуждая все это происшествия, бредем, плутая в темноте, в сторону верхней трассы. Меланья уже дважды звонила, возмущенно интересуясь, почему мы не прибыли с оговоренной группой автобусов. Истинные причины Алишер попросил сестре не раскрывать.

— И как вы догадались только, Кирилл Антонович? — тема давно уже обсосана, но Алишеру нравится ликовать, потому он снова и снова возвращается к описаниям происшедшего. — Ведь сразу додумались! Сообразили, чем их приструнить… Во, голова!

Притихший Кир молча смотрит на проносящиеся мимо стекол тормазнутого автобусика лапы ночных деревьев. Без гитары Кир неохотно поддерживает разговор с воспитанниками. Он любит полутона и боится конкретики, потому при детях или молчит, или поет, или глаголет какие-то уж совсем непреложные истины вроде правил установки палатки. Со стороны это кажется силой характера, на самом деле — страх лишится авторитета. К счастью, у меня хватает ума держать эти свою психологические наблюдения при себе.

Автобусик наш тормознутый во всех смыслах. И потому, что в самом начале серпантина мы тормознули его и попросили взять с собой на гору, и потому, что едет он медленно-медленно, тяжело-тяжело, и потому, что водитель никак не может понять, что мы живем на Ай-Петри и все пытается отговорить нас от подъема:

— Завтра бы ехали! У нас там знаете как холодно! Ну зачем на ночь глядя, еще и с девочкой…

— Да мы третий день уже там стоим, а она, — разговорчивый Алишер кивает в мою сторону. — Второй месяц.

Дедушка водитель то ли глуховат, то ли относится к типу людей, которые в приницпе — из-за слабости душевного слуха, а не физического — воспринимают только свои слова. В общем, он все продолжает свои советы.

— Тогда уж сразу в приют идите. Это вроде и гостиница, а по цене — приют… — советует он, и я тут же вспоминаю, что дедушка несколько раз наведывался к нашим горноспасателям, и те, конечно, обещали ему (как и всем) процент от выручки с приведенных к ним клиентов.

— Нет, все-таки вы — Кирилл Антонович — Человечище! — Алишер снова переключается на интересующую его тему. — И ведь догадались же!

Несколько позже, Кир расскажет мне, что догадался не просто так. Не так давно их с приятелем — ни в чем не повинных, но, видимо, чем-то подозрительных — забрали в участок.