Девушка продолжала хрипеть, и Моховчук склонился над ней с флаконом в руке.

— Странная штука — красота, — сказал он. — Для одних — счастье и удача, для других, как, например, для тебя, — сплошные неприятности. И никакого хэппи-энда. Извини. Но зря ты пошла против босса. Дурной пример. Он, знаешь, может быть заразительным. — Иван встряхнул флакон, посмотрел сквозь него на свет ночника. — Это хорошо, что на тебе лица нет. Не так жалко.

Света попятилась, попыталась увернуться, но содержимое флакона плеснуло в глаза, обожгло ледяным жаром. Она попыталась закричать, но из разбитого горла раздался лишь сиплый хрип. И тогда она скатилась с кровати и на ощупь поползла в сторону ванной, чтобы окунуть в воду, омыть лицо, хоть на миг ослабить действие соляной кислоты, разъедающей ее плоть до костей.

Со стороны это выглядело очень жутко. И смешно. Она не плакала — скулила, как месячный щенок. Моховчук усмехнулся, глядя на судорожные движения девушки, а потом засмеялся, просто захохотал в голос — и хохотал долго, буквально рыдал от смеха, никак не мог остановиться, даже скулы уже начинало сводить. А когда нервный смех наконец оставил его, Светлана была мертва — лежала на ковре, закрыв лицо руками, словно хотела спрятаться.

Это было странно. Иван впервые совершил убийство, и теперь стоял, прикрыв глаза, вслушивался в себя. Сколько раз, глядя криминальные хроники по телевизору, он задавался вопросом, что же чувствует палач у тела своей жертвы: страх? сожаление? экстаз?..

— Ничего, — пробормотал Иван. — Совсем ничего. Пожалуй, только усталость.

Он поднял с пола флакон, вытер его покрывалом, стирая отпечатки своих пальцев, подошел к Витьке. Тот заворочался, застонал. Похоже, через минуту-другую он должен прийти в себя. Иван засунул флакон в руку незадачливого любовника. Затем он включил магнитофон на полную громкость и быстро вышел из квартиры. Входную дверь он оставил открытой. Минут через десять соседи не выдержат этой какофонии, поднимутся с постели и примчатся для скандала. Естественно, они войдут в комнату и наткнутся на изуродованное тело девушки. А рядом с трупом будет сидеть маньяк-убийца с пустым флаконом в руке. Прекрасный, отработанный сюжет. Прямо для телевидения. И следователю не придется распутывать дело — все налицо: труп, убийца, свидетели, орудие преступления…

Моховчук помчался по лестнице вниз, перескакивая сразу через несколько ступенек. «Сработано отлично, — думал он. — Все-таки голова у босса варит. Отличный план. И выполнен безукоризненно. Теперь нужно узнать, как обстоят дела у этих сопляков — Кольки и Мишки Пончика. Они скоро позвонят… Черт!..»

На первом этаже, уже рядом с выходом, Иван столкнулся с молодой женщиной. Он чуть не сбил ее с ног. Она охнула, подхватила слетевший с плеча фотоаппарат.

— Вы что!.. Аккуратнее нельзя?! Пожар, что ли?!

Моховчук отвернулся слишком поздно. Она увидела его лицо. Пусть мельком, но увидела. Свидетель! Как некстати… Моховчук нащупал в кармане нож.

— Аня, я поднимусь через пару минут, — раздался мужской голос с улицы. — Приготовь пока кофе, а то я засну прямо за рулем.

— Извините, — пробормотал Иван женщине с фотоаппаратом. — Спешу.

Он выскочил на крыльцо, бросил взгляд на серебристый «Фольксваген», рядом с которым возился высокий парень в желтой куртке, запомнил номер машины и быстрым шагом, почти бегом, направился вниз по улице.

— Черт!.. Она меня видела!.. Черт, черт, черт!.. Но было темно… Не узнает… Не вспомнит. Все обойдется… Черт!

ГЛАВА ВТОРАЯ

Иван сидел в кресле, курил и смотрел, как сиреневые колечки дыма, едва видимые в сумраке комнаты, завиваясь, поднимаются к потолку.