|
Выйдя из коммунистов, они, в первую голову они, ощутили и знали, какая подлая сила действует у них за спиной, мешает, не гнушаясь никакими способами и средствами, осуществлять начатую работу по разваливанию страны. «Красные» не изменились и не изменятся, и остается лишь поклониться главам государства, переживающим, быть может, самую сложную пору за всю свою историю, за то, что они не опустились до ответной кабацкой и уличной брани, не обзывались, не лаялись, как ямщики на постоялом дворе, но даже наоборот — дали обнажиться, во всей красе себя показать их хулителям, «борцам за народ». Борцы эти рвутся к власти и могут прорваться, как Наполеон, позорно бежавший из ссылки на короткое время, и тогда кончится их счастливое время, когда, прикрытые спинами нынешних правителей, они нагло и бесстыдно вставляли им шило в мягкое место, делали подножки, плевались, дрались в парламенте, громко материли неугодных супротивников на всю страну, травили, как собачонок, разгоряченных демократов, подставляли под пули и снаряды неразумную толпу, оставаясь при этом на обочине, в сторонке. Ведь ни один депутат при штурме Белого дома не пострадал, и в тюрьме сидевшие защитники кровопролития и провокаторы не испытывали тех страданий, не подвергались тем издевательствам, каким подвергались ни в чем неповинные люди, хватившие горя в советских тюрьмах, на мерзлой земле гулаговских лагерей.
Но главное, не поумнели, не прониклись горем народа, а еще больше остервенились, не пришли к Богу, но еще ближе соединились с сатаной. Товарищ Руцкой тому самый яркий показатель или уж точнее — экспонат. Скричигая зубами, называя себя то президентом, то советским генералом, он, слава Богу, перестал называть себя, как бывало, русским офицером, ибо трижды побывав в плену, должен был трижды застрелиться от бесчестья, как и подобало русскому офицеру. Но что такое бесчестье для человека, который о чести и понятия не имеет. Вот он собирается стрелять других, или уж в четвертый раз в плен рвется, иль смирительную рубаху вместо мундира тянет на себя. И как бы один Руцкой был такой «храбрый»! Рабы двадцатого века, замордованные, трусливые, часто подлые, прошедшие выучку насилия и страха, получили возможность ругать власти прилюдно, не на кухне, а на площадях, и эк из них поперло! Эко их понесло! Гневаются до того, что аж нравятся сами себе. У японцев если хозяин-наниматель не глянется рабочему, он бьет палкой чучело, специально для этой цели изготовленное, а у нас глотку дерут и еще… еще стихами исходят. В последнее время в моей почте в каждом втором конверте — стихи, половина из них — безграмотно, в столбик написанные стихотворные изобличения режима и Ельцина. Ах, не хватает ни ума, ни воображения представить изобличителям и ниспровергателям режима, что было бы с ними, если б в начале перестройки и при попытках переворота, в том числе и кровавого, что было бы нынче с ними, кого бы они и что изобличали на площадях в стихах своих, если б добры молодцы — Руцкой и посланец «дружественного» Кавказа — установили свой, коммунистический, режим? Ведь, находясь в осаде, в Белом доме, они уже поторопились провести «свою сессию» и без лишних проволочек, юридических тонкостей приговорили и действующее правительство, и всех «не наших», в первую голову ненавистную, вольнодумную интеллигенцию к смертной казни, к лесоповалу и рудникам. В списки те попали и такие деятели театра, как Захаров и Ульянов. Ну ладно, Захаров — еврей и нечего ему жить на русской земле, ну, а Михаил-то Александрович Ульянов, коренной сибиряк, великий артист — чем он-то прогневил «патриотов»? Наверное, тем, что в трудные дни скрепя сердце, попустившись прямой своей работой, почти перестав выходить на сцену и сниматься в кино, возглавил Российское театральное общество и взял на себя тяжелейшую работу по восстановлению сгоревшего в самом центре Москвы старинного помещения этого самого театрального общества. |
