Все те нескончаемые секунды, что я поднималась по лестнице, прижимая к прыгающему сердцу охапку с бальным нарядом, охранники не спускали с меня холодных и острых, как боевые ножи, глаз. Только закрыв за собой дверь номера, я смогла выдохнуть скопившийся в груди ужас и осознать невероятное: жива…

* * *

– Откуда ты, прелестное созданье? – услышала я знакомый и родной голос. – Хороша! Какого дизайнера грабанула? Неужели монегаски все-таки произошли от чукчей? Такая схожесть в национальных нарядах…

– Максик, – кинулась я к нему, – меня чуть не убили!

– Поскольку и на этот раз тебе удалось вырваться из лап разгневанных олигархов, излагай, – и он, дер нув меня за руку, усадил рядом с собой на диван.

Я рассказала.

– Дашка, ну кто тебя за язык тянул? Ефрамович журналистов боится, как чумы! Теперь тебя еще и охранять придется…

– От кого? – мне стало совсем плохо.

– Боже! И эта дама в скором времени должна занять трон, – огорченно уставился на меня Макс. – Значит, так, все забудь! Яхту, кокаин, джакузи с шампанским, телефонные звонки. Все!

– Почему? – сквозь упрямые слезы выдавила я. – Это – моя работа!

– Теперь у тебя будет другая работа, забыла? Главное качество Ефрамовича – быть незаметным. И именно его он оберегает больше всего на свете.

– Зачем?

– Знаешь, какая у него оперативная кличка? Корейко!

– Почему?

– Потому что один в один! Догадываешься, как он состояние заработал? В нашей папочке с ботиночными тесемками много чего есть! Самая первая его афера пришлась на начало девяностых. Из Коми в Калининград Вова отправил состав горючего. Пятьдесят пять цистерн. По пути они бесследно исчезли.

– И что, не нашли?

– Нашли. В Риге. Вову даже под стражу брали, но отпустили.

– Почему?

– По кочану. А с Березуцким он семьями дружит. Давно и прочно.

– Как же… А…

– Не грузись, Даш. Это уже политика. Ладно, время позднее, вернее, уже раннее. Давай-ка спать. Я у тебя на диванчике притулюсь, не возражаешь?

Конечно, я не возражала. Пока я не стану полноправной принцессой, должен же кто-то меня охранять…

Проснулись мы от робкого стука в дверь. На пороге стоял посыльный в форменной тужурке и красной фуражке. Он вручил мне какую-то коробку, обернутую в полиэтилен, и исчез.

– Что это? – я с любопытством принялась за распаковку.

– Не смей! – ласточкой метнулся с дивана Макс, буквально вырвав из моих рук коробку. – Дура! Откуда ты знаешь, что там?

– Цветы, – предположила я.

– От кого?

Я задумалась. Действительно, от кого? От Тимура? В знак раскаяния? От влюбленного брата норвежского короля? А может… Ефрамович понял, что перегнул палку, и решил помириться? Тем более что он сегодня меня в Канн приглашал.

Макс тем временем колдовал над коробкой. Водрузив ее на стол и отогнав меня в дальний угол, он ее осторожно обстукивал, обнюхивал, разве что не облизывал. Извлек из кармана что-то длинненькое, типа ручки, с лампочкой на конце, и долго этим водил по посылке, обследуя грани, дно, верхушку. Видимо, экспертиза его несколько успокоила. Мне было разрешено выйти из угла на свет и даже немного приблизиться к столу. Правда, на всякий случай Макс приказал мне закутаться в одеяло.

– Чего там? – испуганным шепотом спросила я. – Бомба?

– Не похоже, – отрывисто ответил опер. – Скорее, что-то нетрадиционное.

– Полоний… – обреченно поняла я.