Однажды в драке погиб докер, и на следующий день в салуне появился полицейский. Он о чем-то переговорил с Гарри Хиллом, потом с Томасом, затем подозвал к себе Илью.

— Это ты — Уильям Остерман, помощник буфетчика?

— Так точно, сэр.

— Где ты был вчера днем?

— Салун был закрыт, и я поехал к родителям в Ист-Сайд.

Полицейский что-то подчеркнул карандашом в блокноте и сказал:

— Если тебя приведут в участок, ты сможешь повторить все, что сказал мне, слово в слово? Некрасиво получится, если я принесу начальнику одни показания, а на допросе появятся другие.

— Все будет хорошо, сэр. Я всегда навещаю родителей, когда салун закрывается.

— На всякий случай скажи-ка мне их адрес.

— Мэдисон-стрит, дом, где швейная мастерская. Такой желтый, с окнами на затон.

Полицейский вздохнул:

— И когда вы научитесь говорить по-человечески? Когда вы станете замечать, что на домах есть номера?

— На нем нет номера. Там раньше была какая-то табличка, но этот угол обвалился, — простодушно улыбнулся Илья.

— Ладно. Один черт, никто не станет тратить время, чтобы тащиться к затону и допрашивать твоих стариков.

Позже он узнал, что убийство повесили на кого-то из штрейкбрехеров. Нашлись свидетели, которые видели, как этот ирландец врезал пикетчику по черепу куском трубы. И парень вместо тяжелой работы отправился бездельничать в «Могилы» — нью-йоркскую тюрьму.

Это было несправедливо, но только отчасти. Все знали, что несчастный докер попал под горячую руку громилы из Адской Кухни. Но ведь и ирландец махал трубой. Вот как получилось — профессиональный боец совершил убийство по неосторожности, а свирепый любитель никого не замочил чисто случайно. И очень может быть, что несправедливый приговор спас не одну жизнь.

Как-то придя ночью на причал, Илья увидел, что Костас стоит на берегу, а не сидит в лодке, на своем месте. Да и лодка сегодня была другая, поменьше.

— Он остается сторожить, — сказал Ионидис. — На всех не хватит места в ялике.

При этих словах он старался не смотреть в сторону Костаса, а тот уныло глядел себе под ноги. Как только отошли от причала подальше, Джейк шепнул:

— Костас вышел из дела.

— Как?

— Вот так. Попросил отдать его долю.

— Почему?

Спиро оглянулся на них, и в темноте его глаза гневно сверкнули. Джейк захлопнул рот, но через пару гребков все-таки наклонился к Илье и прошептал:

— Сон ему приснился нехороший. Вот идиот…

В ту ночь они вправе были рассчитывать на богатую добычу: без присмотра стоял бриг с грузом чая. Днем Спиро Ионидис сам перевозил с него матросов на берег, и хорошо разглядел длинные ящики на палубе. Команда была неопытная, в Нью-Йорке впервые, и все стремились в город. На борту осталось человека два-три, и уже днем все были пьяны. Наверняка «речные крысы» были осведомлены не хуже, чем Спиро…

Ну, а если они не появятся? Такое тоже бывало, и каждый раз, впустую проторчав на реке, Илья думал, что рано или поздно они сами заберутся на борт и станут «речными крысами». Почему они до сих пор этим не занимались? Наверно, потому что все четверо не считали себя ворами.

Как всегда, они перехватили воровскую лодку перед рассветом. Легко догнали. Илья на носу, Джейк на корме, Спиро на веслах — без четвертого компаньона некому было сцепить лодки, но они рассчитывали, что успеют и так. Все-таки уже наловчились, да и оружие было лучше, чем в начале. Теперь древко каждого багра было обвито кожаным шнуром.