| И что мне там пить прикажешь? Вино из Одессы? Хотя да, я таки мог бы его заказать, и поверь - мне бы доставили в натуральнейшем виде самое лучшее! Но я в Аризоне - и я пью текилу. А когда бываю в Теннесси, то пью виски Френсиса Дэниэла. Хотя там-то особо не выпьешь - «сухой штат». А когда возил жену в Европу, то - угадай, где мы были? Подсказываю по карте вин: сначала мы пили коньяк, потом шампанское~ Нет, вру! Сначала мы пили скотч! А в конце я упился граппой так, что не помню, как сел на пароход! - Эдинбург, Париж, Марсель, Неаполь, - быстро перечислил Орлов. - А сейчас мы пьем джин. То есть не пьем, а языками впустую чешем, - укоризненно произнес Остерман, снова наклоняя кувшин над кружками. Его речь была быстрой и сбивчивой, как у пьяного, но кувшин он держал твердо и каждый раз плескал в кружки абсолютно одинаковую дозу, ровно на один добрый глоток. - И если ты поначалу принял меня за патриота, для которого нет еды слаще барабульки, то ты жестоко обманулся. Модное слово, «патриот». Каждый раз, как идет к войне, все становятся жгучими патриотами. Это не про меня. Ну да, я люблю Одессу, но - где она теперь, за океаном? Эта любовь слишком тонкая. А вот когда я говорю, что люблю джин, - это любовь живая. Да, люблю джин, и граппу, и виски. Ты в Африке был? - Нет. - Жаль. Хотел у тебя спросить, из чего там гонят. Да неважно. Если Кира чего-то напутает в навигации, и нас занесет в Африку, я точно знаю, что буду любить ту выпивку, какую африканцы считают самой лучшей. Потому что это - ну, как родник. Родниковую воду можно пить только прямо из родника. А наберешь ее в бутылку, привезешь домой - тьфу, что за дрянь! Так и с джином. Сейчас нас ждут на Кубе? Значит, там будем пить ром. По последней, Паша. И посмотрим, что у нас за гости. Они отставили кружки и одновременно поднялись на ноги. При этом Илья схватился за планширь, а Орлов постарался встать без помощи рук и даже не покачнулся. Остерман задрал голову, поглядел на верхушку мачты и поцокал языком: - Непорядок. Ветра нет, флаг обвис. Совсем не видно. Босяки не знают, с кем имеют дело. - Может, завернулся? - сказал Орлов, тоже задрав голову и пытаясь разглядеть флаг среди веревочных лестниц, обвисших парусов и паутины тросов. - Может, и завернулся. - Так, может, развернуть? - спросил Орлов. - Да ветром развернет. Только где он, тот ветер? Орлову не стоялось на месте. Ему вдруг стало нестерпимо душно, и он решил, что, забравшись на мачту, сможет вдохнуть свежего воздуха. - Так я поднимусь, расправлю? С носа шхуны раздался голос наблюдателя: - Слева по борту лодка. - Да видим уже, - лениво отозвался Илья и, облокотившись о борт, сплюнул в воду. - Чего им надо, босякам? Паша, ты еще здесь? А я думал, ты уже по вантам скачешь~ «Ванты? Знать бы, как они выглядят!» - Орлов вдруг почувствовал себя двоечником. Это его разозлило, и он тут же полез вверх, и довольно ловко, как ему казалось. Во всяком случае, он не запутался. И не сорвался. Правда, на самом верху обнаружилось, что он забрался не на ту мачту - флаг безвольно висел на соседней, что была ближе к корме. Пока он спускался и поднимался снова, внизу протекали дипломатические переговоры. - Эй, на «Палладе»! Я требую капитана! - яростно прокричал полковник Терразас, едва лодка подошла к шхуне. - Капитана сюда! Подать трап! Немедленно подать трап! - Испанский не понимать, - вежливо сообщил ему Остерман. - Вы говорите по-английски? Прежде чем перейти на международный морской язык, полковник отдал щедрую дань родному наречию, изобличив население Северо-Американских Штатов во множестве отвратительных наклонностей, среди которых содомия была просто невинной слабостью. - На вашем корабле прячется преступник, - наконец, заявил Терразас. - У вас прячется янки, который убил двоих полицейских.                                                                     |