|
– Вдарь по маленькой и полегчает! – Спиться боюсь, – прошептал Вениамин. Он встал и, понуро опустив голову, двинулся через толпу. – Эй! Конвертик, конвертик забыл! Вениамин сморщился, развернулся и грубо схватил конверт, будто бы тот один был виноват во всех свалившихся на него бедах. От резкого движения клапан раскрылся, и содержимое вывалилось на грязный, мокрый пол. Глянцевые, яркие, кричащие фотографии. – Черт! – Веничка кинулся подбирать разлетевшиеся бумаги. – Черт! Он почувствовал, как к лицу прилила краска, как сердце гулко застучало где-то у самого горла. Наконец, собрав все, до чего смог дотянуться, Вениамин выбежал из кафе. Мужик в пуховике посмотрел под стол, куда залетела одна из фотографий, презрительно усмехнулся: – Пидор. 2. Однако Вениамин Сергеевич Риттер педерастом не был. В свои тридцать пять он работал в зеленоградском Архиве. Так называлась секретная контора, куда сходились данные с четырех таких же секретных НИИ. Обмен информацией шел непрерывно. Большинство работников Архива не имели допуска к содержанию материалов, но подписка о неразглашении связывала всех единой круговой порукой. Архив был щедро опекаем ФСБ. Так что, кроме штатных «особистов», в Зеленограде постоянно «работали» внештатные сотрудники. Строгий внутренний распорядок, контроль и ощущение «колпака» способны поломать и более устойчивую психику, а Веничка такой похвастаться и вовсе не мог. Риттеру иногда казалось, что дышать в Архиве совершенно нечем. Будто воздух сгустился, сжался, стал клейким, а спину сверлит чужой внимательный взгляд. Веничка рос без отца, мать зашивалась на двух работах сразу, пытаясь дать ребенку все возможное. Она и давала, эта старательная, отчаянная в своей материнской заботе женщина. Ей удалось дать сыну хорошее образование и тот материальный уровень, который позволил бы Вениамину иметь увлечения, ставшие основой для личного развития. Единственное, чего не смогла дать мать своему ребенку, – это уважение к порядку и понимание того, что любое наказание за большие или маленькие грехи – не просто самодурство власть предержащих, а вынужденная мера. Проще говоря, Веничку в детстве не пороли. И теперь его либеральное воспитание требовало протеста, освобождения от жестких рамок, в которые попадает каждый, прикоснувшийся к государственной тайне. А еще Вениамин Сергеевич Риттер был жутким бабником. И имел связь с Леночкой, несовершеннолетней дочкой директора Архива. Он закрутил этот роман, повинуясь нелепому желанию фрондировать, глотнуть воздуха свободы, которого ему так не хватало. Теперь, когда неведомый фотограф прихватил Веничку на горячем со всеми подробностями, Риттеру хотелось выть от страха. Впереди был скандал, увольнение, да еще оскорбленный в лучших чувствах папаша наверняка раскрутит это дело в органах. Кому какое дело, что Леночка рано созрела и по своей опытности могла дать фору любой проститутке? Все решали цифры. А они неумолимо говорили: четырнадцать лет – это растление несовершеннолетних, остальное не имеет значения. Цифры неумолимо говорили – статья. Паршивая статья, с такой на зоне несладко. Теперь будущее рисовалось Риттеру в исключительно черных тонах. Если, конечно… Всего этого – скандала, увольнения и статьи могло бы и не быть… – Чего заснул-то? – А? – Веничка обернулся, от неосторожного толчка на пол шлепнулись папки с бумагами. – Точно заснул, – Дима Цветиков, курьер, радостно заулыбался. |
