Поскольку Киевский митрополит, управляя значительной частью украинской Церкви, держался на территориях, подвластных польскому королю, российской частью Киевской епархии ведал местоблюститель — ученейший Лазарь Баранович, епископ Черниговский (впоследствии архиепископ Черниговский и Новгород–Северский). Как и иные просвещенные представители левобережного православного духовенства — архимандриты Печерский Иннокентий Гизель, Михайловский Феодосии Сафонович, ректор Киево–Могилянской коллегии Иоанникий Галятовский и другие, — Лазарь твердо стоял за решение объединиться с Россией, принятое Переяславской радой.

В то же время он был непонятен московским чиновникам своим нежеланием вовлекать Церковь в политическую и тем паче междоусобную войну. Баранович со товарищи упорно не желал видеть неустойчивую военно–политическую границу между Речью Посполитой и Российской державою, когда речь шла о православном духовенстве Киевской митрополии. Блюдя благочестие в своей части епархии, епископ искренне чтил оказавшегося за границей митрополита и иных собратьев — пастырей украинской Церкви. Эта позиция была приемлема для Москвы, пока речь шла о переходе под крылья двуглавого орла всей Украины и оставалась в силе декларированная цель войны: освобождение от неприятеля исконно благочестивых древнерусских православных земель.

Когда же в ходе тяжелой войны с Польшей, осложненной шатаниями казаков и гетманов, вмешательством Швеции, Крыма и Турции, встал вопрос о границе unti possidentis, по месту, где стояла нога воина, ревнители единства южнорусского православия стали вызывать в Москве все большие подозрения. Зато близок и понятен московским политикам был Нежинский протопоп Максим Филимонович, горячо приветствовавший еще в 1654 г. вступление русских в Нежин и поход государя на Смоленск.

С тех пор Максим ревностно служил добровольным агентом, заваливая царскую администрацию политическими донесениями. Его–то и предпочли ученому и благочестивому мужу Лазарю Барановичу! На русской части Украины не было для него архиерейской кафедры? Не беда, на отвоеванных землях Белоруссии нашлась епископия Мстиславская и Оршанская. 4 мая 1661 г. Нежинского протопопа, нареченного в монашестве Мефодием, рукоположил на нее митрополит Питирим «по соизволению царя, благословению всего освященнаго собора и совету царскаго синклита».

«Соизволивший» на сие государь (не говоря уже об архиереях) прекрасно осознавал беззаконность вторжения в юрисдикцию патриарха Константинопольского. Об этом царь Алексей Михайлович прямо писал последнему в декабре 1662 г.: «…по нужде допускается и преминение закона. Мы рассудили меньшим пожертвовать большему: ибо лучше нарушить правило, запрещающее епископу рукополагать в чужом пределе, нежели соблюсти правило, но допустить, чтобы те души впали в погибель».

Питирима, писал государь, «мы понудили рукоположить этого епископа» (здесь и далее выделено мной. — А. Б.), для спасения украинского православия, которое якобы вслед за Киевским митрополитом Дионисием Балабаном готово было соединиться с папистами»! «Подданные наши казаки, называемые черкасами, живущие в городах Малой и Белой России, — утверждал самодержец, — поползновенны и удобопреклонны к иноземному ярму; ныне же особенно узнали мы их удобопреклонность к соседним им папистам».

Кто создал у царя такое впечатление — очевидно. Нагнетание страхов перед пронизывающей все и вся «изменой» — любимое средство карьеры политических дельцов.