|
Фюрер уже не питал иллюзий. Неудача с Франко ослабляла притягательность средиземноморского варианта. Без Мадрида было сложно рассчитывать на захват Гибралтара и на то, чтобы «замкнуть» британский флот в Средиземном море. Риббентроп «ослабил вожжи», он уже не требовал полномасштабного участия в коалиции, его программой-максимум был захват Гибралтара. Но и в этом случае испанцы решили не искушать судьбу и дождаться более определенного развития событий. Задним числом Гитлер, возможно, сожалел, что сдержал испанцев в июне 1940 года. Риббентроп вскоре понял тактику Франко и, обозвав его в присутствии своих подчиненных «неблагодарным трусом», последовал за фюрером. Эмоции еще бурлили в Риббентропе: «Он (Франко. — А. У.) всем обязан нам, а сейчас не хочет к нам присоединиться».
Встреча Гитлера с Петэном в Монтуаре 24 октября была вторым туром попыток реализации средиземноморской стратегии. Глава вишистского режима думал о будущем, о месте «новой» Франции в «новой» Европе. Пусть побежденная, но Франция по своим ресурсам способна быть главным партнером Германии в новом европейском порядке. Размышляя в таком духе, Петэн пришел к несколько более четкому, чем Франко, определению отношений с немцами. Неизвестно, была ли у Гитлера доля уважения к герою Вердена, но известно, что он, боясь старости, с ужасом отзывался о возрасте маршала. Однако восьмидесятичетырехлетний Петэн выглядел достаточно бодро и встретил фюрера едва ли не как равный равного. Основной соблазн аргументов Гитлера заключался в следующем: «Очевидно, что кто-то должен платить за проигранную войну. Это должна быть либо Франция, либо Англия. Если бремя падет на Англию, тогда Франция займет в Европе подобающее ей место и полностью сохранит свое положение колониальной державы». Петэн был достаточно уклончив: «Моя страна слишком пострадала морально и материально, чтобы вступить в новый конфликт». Тогда, сказал Гитлер, «она потеряет свою колониальную империю в конце данной войны и будет нести последствия поражения наравне с Англией». «Время репрессий не может длиться долго», — прозрачно намекнул Петэн на Версальский мир. Вне себя от комментариев маршала, Гитлер вскричал: «Я не хочу репрессий. Я хочу мира, основанного на взаимном согласии, гарантирующего покой в Европе на несколько столетий. Я не смогу этого осуществить, если Франция не решится помочь мне сокрушить Британию». Петэн пошел на заключение с Гитлером соглашения, в котором, в частности, говорилось: «Державы „оси“ и Франция имеют идентичные интересы в нанесении поражения Англии как можно скорее. Соответственно, французское правительство будет поддерживать, в пределах своих возможностей, меры стран „оси“, предпринимаемые для достижения этой цели». Не исключено, что Петэн думал не только о втором месте в «коричневой» Европе, но и о новых колониальных приращениях в Африке за счет Британской империи. Пока еще не было известно, в какой мере и как будет вишистская Франция помогать нацистской Германии. Обе стороны решили держать свое соглашение в абсолютном секрете. Был ли Гитлер доволен сделкой в Монтуаре? Едва ли. Потрясенная Франция, только что воевавшая с Германией, вряд ли могла стать надежным союзником. Разгром ее сил, своего рода национальный ступор, лишал ее привлекательности как военного союзника, деморализация грозила превратить такого союзника в бремя, а не в часть гитлеровской машины. В конечном счете, Петэн не предлагал ничего конкретного. Обещаниями и угрозами превратить Францию в действенного союзника Гитлер не мог. Это бессилие выводило из себя фюрера в ходе осенних переговоров с предполагаемыми союзниками. Всю дорогу после Хендея и Монтуара Гитлер был мрачен. Во Флоренции 28 октября его ждал Муссолини. С Муссолини у Гитлера возникли проблемы на Балканах. |
