Но Гитлер не мог терпеть неделю. Впервые он обратился к Сталину лично (20 августа). «Заключение пакта о ненападении с Советским Союзом означает для меня формирование германской политики на долгое время. Германия таким образом возобновляет политический курс, который был так благоприятен для обоих государств на протяжении прошлых столетий… Я принимаю проект пакта о ненападении… Напряжение в отношениях между Германией и Польшей стало невыносимым. Кризис может разразиться каждый день. Германия полна решимости оградить интересы рейха всеми имеющимися в ее распоряжении средствами. Поэтому я предлагаю вам принять министра иностранных дел во вторник, 22 августа, или, самое крайнее, в среду, 23 августа».

Как полагает английский историк А. Буллок, Гитлер пошел на уловку с письмом, проигнорировав тот факт, что глава Советского правительства — Молотов, и обратился непосредственно к Верховному. То, что Гитлер поставил на карту свой престиж, не будучи уверенным в ответе, убедило генсека, что у Гитлера серьезные намерения.

В то время англо-польский пакт еще не был подписан, и Галифакс мог сделать условием его подписания согласие Бека на помощь СССР. Французы говорили об этом прямо. Но Чемберлен заявил, что не будет участвовать в подобных «маневрах». Пытаясь спасти положение в оставшиеся недолгие часы, Даладье приказал Думенку сообщить Молотову, что французы одобряют «в принципе» право русских пересечь границу Польши в случае агрессии Гитлера. Увы, Даладье опоздал.

По свидетельству ближайшего окружения фюрера, Гитлер, ожидая ответа, был на грани коллапса. Он не мог заснуть. Ответ Сталина пришел 21 августа в половине десятого вечера. «Народы наших стран нуждаются в мирных отношениях друг с другом. Согласие германского правительства на заключение пакта о ненападении закладывает основания для ликвидации политической напряженности и установления мира и сотрудничества между нашими двумя странами. Советское правительство поручило мне информировать вас, что оно согласно с прибытием господина фон Риббентропа в Москву 23 августа». Шпеер вспоминает, что, прочитав текст, Гитлер «на мгновение застыл, вперившись в пространство, побагровел и грохнул кулаком по столу, так, что задребезжали стаканы, и воскликнул прерывающимся голосом: „Они у меня в руках! Они у меня в руках!“ Секунду спустя он уже вполне овладел собой. Никто не осмеливался ни о чем спросить, трапеза продолжалась».

Вечером следующего дня берлинское радио прервало музыкальную программу неожиданным для всего мира объявлением: «Правительство рейха и Советское правительство согласились заключить между собой пакт о ненападении. Рейхсминистр иностранных дел прибывает в Москву в среду, 23 августа, для завершения переговоров».

Гитлер без колебаний подписал документы, дававшие Риббентропу неограниченные полномочия. Любое делегирование полномочий было приемлемо ради нейтралитета Советского Союза.

Риббентроп 22 августа вылетел в Кенигсберг, провел всю ночь в звонках в Берлин и Берхтесгаден; 23 августа, в полдень, два больших германских «Кондора» приземлились в Москве. Короткий ланч в посольстве, и кортеж машин въехал в Кремль. Уже через час после прибытия Риббентропа в Москву он был встречен Сталиным в Кремле. Первая встреча Сталина и Риббентропа длилась три часа. Ее итоги, как немедленно телеграфировал министр Гитлеру, были «благоприятными». Главные документы — договор о ненападении и секретный протокол — подписаны во время второй встречи, вечером того же дня.