А еще и потому, что, когда вспыхнула вдруг кровавая междуусобица в соседнем Приднестровье, отец Иов счел своим долгом отправиться на боевые позиции.

Там он причащал в окопах перед боями донских казаков, соборовал умирающих и служил скорбные погребальные молитвы над их братскими могилами.

Отца Иова Мирослав нашел в постели разбитым поясничным радикулитом. Рядом с его кроватью со сварливым клекотом расхаживали индюки, а с поповского подворья доносилось мычание некормленых и недоеных коров, кудахтанье кур и требовательный гусиный гогот.

При виде гостя ладная из себя, крутобедрая хозяйка кинулась накрывать крестьянской снедью придвинутый к постели стол. Потом в душевных разговорах под обильное возлияние крепкой монастырской настойки поведал ему прикованный к постели отец Иов о крайней своей нужде: ехать сегодня вечером в Москву по церковным делам.

– Церковные-то дела подождут, когда на ноги встану. Дак вот племяннику обещал по дороге одно богоугодное дело сделать, да, видно, не судьба уж, – посетовал он.

– Что за богоугодное дело-то? – заплетающимся языком спросил отец Мирослав.

– Дак, в поезде присмотреться к троим мужикам, ежели понадобится помощь им в нужде какой, дак помочь по-христиански.

– Присмотреться? В нужде помочь?.. – удивился отец Мирослав. – Они что, дети малые?..

– Из православной Сербии они, войники, – шепотом сообщил он.

– А-а, иностранцы! – отмахнулся Мирослав. – Эти рабы божьи помощь себе за доллары сами окажут.

Болей на здоровье, отче, и не рви душу понапрасну.

– Наши они – офицера, – опять покосившись на дверь, зашептал тот. – Пять лет воевали в Сербии за православное славянское дело. Говорит племяш: истинно, как дети малые, растерялись они… Говорит: как волки, по сторонам зыркают, понять ничего не могут… Воевать-то подались, когда еще "Союз нерушимый" был, а вернулись-то вчерась токмо. А тут "нэзалэжнисть", понимаешь, оскал звериного капитализма, чтоб он сказився, растуды его в качель!..

– Да-а, – пьяно перекрестился отец Мирослав. – Есть отчего голове кругом пойти и завыть по-волчьи…

Постой, постой, отче, – собрал он складки на лбу. – Вроде бы какие-то такие, из православной Сербии, в вещих снах моих намедни являлись…

– Обижайся не обижайся, Мирослав, а вещие сны твои от лукавого! – рассердился отец Иов и три раза перекрестился заскорузлой крестьянской щепотью. – Он, чертяка, тобой туда-сюда, как помелом, крутит.

Встану на ноги – молитву в храме над тобой сотворю, святой водой, привезенной из Иордана, окроплю. Дак, глядишь, изыдет из тебя окаянный.

– В следующий приезд, – так и не вспомнив свой "вещий" сон, согласился отец Мирослав. – А пока в Москву заеду помолиться за душу мою заблудшую в – храме Елоховском у отца Матвея.

– В Москву-то первопрестольную когда рассчитываешь укатить? – зыркнул на него отец Иов.

– Сегодня, ночным скорым, ежели билетом разживусь.

– Разживешься. По нонешним ценам купейные вагоны пустыми катаются.

– Коли разживусь и в поезде встречу твоих войников, то в обиду их никому не дам. Можешь положиться на Мирослава, Отче.

– Об этом слезно и хотел попросить тебя, Мирослав, – обрадовался болезный отец Иов.

– Чего просить, коли дело-то богоугодное? – покачнувшись на колченогом стуле, отмахнулся Мирослав. – Документы у них, надеюсь, имеются, отче?

– То-то и оно: не документы, а туфта с одесского Привоза, – виновато потупился отец Иов.