Волны жалости и нежности душили его, не позволяя говорить. Все, что он мог, — это заботливо освобождать голову Аси от серых хлопьев, осторожно поглаживать ее по спине.
— Я знала, ты меня найдешь, Джон! Но почему же так поздно? Господи, что они со мной сделали! Меня заставляли есть та… раканов!
— Молчи! — выдавил из себя Джон.
— Они насиловали меня на столе и в уборной!
— Молчи!
— Меня насиловали все полицейские и старая женщина с грязными когтями. Она меня всю раз… воротила!
— Не плачь! Скоро мы будем в Америке, — говорил Половинкин, — поселимся в собственном домике в Питсбурге. Но сначала арендуем машину и поедем с тобой в Лас-Вегас… В Лас-Вегасе ты забудешь про всё.
— Хочу в Лас-Вегас! — сквозь слезы говорила Ася.
Фон Бюллофф стоял рядом с бледным, растроганным Востриковым и с насмешкой наблюдал за сладкой парочкой.
— Узнаю работу покойника Джинга! — невольно восхитился он. — Кстати, девчонка недурна. Ее помыть, подмарафетить…
— Но-но! — вскричал Востриков. — Только троньте, и ваши отморозки немедленно узнают про наш обман!
— Каким это образом? — холодно поинтересовался фон Бюллофф. — Вы же ни слова не знаете по-тайски.
— Вот мое третье условие, — громко заявил Востриков. — Возьмите меня, но отпустите тех молодых людей.
— Это опасно, — фон Бюллофф нахмурился. — Они видели мое лицо и знают численность отряда… Если хотите, чтобы дети остались живы, придется забрать их с собой…
— В таком случае сами изображайте великого и ужасного. Очки с бородкой я вам подарю.
— Хорошо, — сказал фон Бюллофф, немного поразмыслив. — Мы запрем их в камере с водой и пищей и сообщим по телефону полиции. Это вас устраивает?
— Только в том случае, если в джунглях есть радиоприемник. Я должен убедиться, что Джон с Асей в безопасности.
— Но мое слово дворянина?
— Я не верю ни единому вашему слову. Что мешает вам оставить здесь одного из ваших головорезов, чтобы расправиться с детьми?
Фон Бюллофф долго и нехорошо смотрел в глаза Вострикову, и от этого взгляда Аркадию Петровичу стало не по себе.
— Самое любопытное, — после томительной паузы произнес фон Бюллофф, — что вы совершенно правы. Я собирался поступить именно так. Кстати. Для окончательного закрепления нашего договора я прошу вас выступить перед бойцами с какой-нибудь пламенной речью.
— Но что я им скажу? И на каком языке?
— На русском, конечно! Великий Лео Троцкий знал всё, но не знал тайского. Болтайте что хотите, несите любую ахинею, но при этом делайте энергичное революционное лицо. Я переведу как надо.
Через десять минут, на удивление легко освоившись со своей ролью, Востриков с грозным видом прохаживался перед притихшими «тиграми», сцепив руки за спиной страшно революционным образом.
— Слушайте меня, жалкие отморозки! — чеканил он. — Вы не гордость нации, а г…! Так писал великий Ленин! И командир ваш — г…!
— Гуано! — восхищенно повторяли за ним бойцы.
— Правильно… Отныне это слово станет вашим революционным девизом!
— Вы не переигрываете? — с холодной насмешкой спросил фон Бюллофф. — Не боитесь смерти?
— Не боюсь! — отвечал Востриков…
— Вирский исчез! — крикнул прибежавший Джон. |