— Разумный мужик?

— Слизняк. Двух слов связать не может! Был заместителем Петра Васильевича и до новых выборов по закону будет городом править. Поганый человечишка, скользкий. — Римма Павловна сморщилась, как будто ей за шиворот положили пригоршню снега. — Он на побегушках у Ветрова, начальника УВД. Машины новые за счет городского бюджета купил. Ремонт здания управления сделали. Ветрову кабинет дубовым шпоном обшили, офисную мебель завезли итальянскую.

На фига? Протоколы и на столах отечественного производства писать можно. Подполковник, а запросы банкира! У меня подружка секретаршей в мэрии работает, так, с ее слов, Сапрыкин утром к подполковнику в управление за инструкциями ездит, а вечером отчитывается.

Администраторшу прервала трель телефонного звонка. Женщина сняла трубку и отрубила:

— Перезвоните попозже… Я, русским языком говорю… Позже!

Трубка брякнулась на аппарат.

— К директорам заводов без протекции Ветрова вы, уважаемый… — она заглянула в регистрационную карту, — Дмитрий Иванович, не ходите. Бесполезно.

Они вам лапшу на уши понавешают — лимиты исчерпаны, продукции на складах в обрез, планы поставок расписаны до двухтысячного года. Попробуйте через Сапрыкина на Ветрова выйти. Он настоящий хозяин города… — уверенно произнесла администраторша.

Рогожин пробарабанил пальцами марш по гостиничной стойке. Нагнулся, взял сумку.

— Благодарю! — он церемонно прикоснулся губами к руке Риммы Павловны.

— Ой, ну зачем вы? — восторженно ахнула не привыкшая к утонченному обращению администраторша.

Упругим шагом делового человека Дмитрий двинулся к лестнице, ведущей на второй этаж.

Страна, поднимающаяся из руин, нуждалась в искусственном каучуке новых сортов, резине для автомобильных заводов-гигантов, синтетическом топливе и многом другом, что требовали наркоматы и ведомства.

Приехавшие летом сорок шестого года на трофейных немецких грузовиках солдаты в фуражках с голубым кантом войск НКВД обнесли старинную помещичью усадьбу, бывшую в те времена за пределами города, тремя рядами колючей проволоки. Для верности между колючкой энкавэдисты установили «спираль Бруно» — ловушку для чрезмерно любознательных. Попав в нее, человек без посторонней помощи выбраться не мог.

Следующий караван крытых машин привез партию ученых. Так на окраине города по приказу Берии заработала шарашка — чисто советское учреждение, совмещавшее в себе концлагерь и научно-исследовательский центр.

Армянин Карен Арутюнян химичил еще в шарашке. Студента Московского университета посадили за талант. Таких, как он, государство, строящее социализм, считало своей собственностью и распоряжалось как собственностью.

Освобожденный по амнистии, Арутюнян осел в городе, женился, обзавелся детьми и продолжал трудиться на ниве изобретательства. Шарашку преобразовали в филиал института, отстроив новые лабораторные корпуса.

— Способный армянин прошел все ступени роста: от младшего научного сотрудника до директора.

Наград на его праздничном пиджаке было не меньше, чем игрушек на новогодней елке, — лауреатские значки, медали и три ордена Трудового Красного Знамени. Дома у профессора на стене под стеклом красовались почетные дипломы американского Стэнфордского университета.

Жил ученый в одноэтажном частном доме, из окон которого был виден старый корпус института — то самое помещичье имение…

Дмитрия познакомила с профессором еще Марина.

Она, молоденькая выпускница вуза, окончившая институт с красным дипломом, сама выбрала распределение в родной город к Арутюняну. Девушка грезила научными открытиями, стремясь облагодетельствовать человечество.