Витте внимательно слушал ответ Рузвельта. Он видел, что президент, как и большинство американцев, склоняется в японскую сторону, и не мог не понять, что Рузвельт ожидает доминирования на предстоящих переговорах представителя побеждающей стороны — Комуры. Что касается контрибуций, то русской делегации, как представлялось президенту, придется изменить свою точку зрения. Рузвельт попытается умерить требования японской стороны, но, видимо, не все возможно. Сам ход событий ставит вопрос так: война или деньги.

В конечном счете русские участники переговоров возвратились в Нью-Йорк в еще более пессимистическом настроении. Витте шлет каблограмму министру иностранных дел Ламздорфу: «Ясно, что президент питает очень слабые надежды в отношении мирного договора».

Портсмут

Рузвельт знал, что обе стороны истощены финансово и испытывают внутренние трудности. Внутри России и внутри Японии отчетливо проявили себя партии войны и партии мира. Для обеих делегаций провалить переговоры означало попасть в жернова внутренней политики, стать жертвой своих политических противников как внутри России, так и внутри Японии.

В конфиденциальной переписке Рузвельт и не пытался скрыть, что симпатии Соединенных Штатов на японской стороне. Германскому послу он пишет: «Витте, и, прежде всего царь, должны отчетливо уяснить себе, что эта война проиграна; мир должен быть подписан лишь с ясным осознанием того, что японцы — победители». Николай Второй ошибался в надеждах, когда просил кайзера воздействовать на Рузвельта с целью изучить предварительные японские предложения и постараться уговорить императорское японское правительство снять крайние требования. Америка уже восприняла как факт смещение баланса сил на Тихом океане и ожидала лишь договорного оформления этого смещения.

В Нью-Йорк за двумя делегациями были посланы два абсолютно одинаковых крейсера. Американские военные корабли должны были доставить обе делегации на президентскую яхту Рузвельта «Мэйфлауэр», стоящую на рейде маленького городка в Нью-Хемпшире — Ойстер-Бея. Здесь в ожидании прибытия дипломатов с раннего утра ощущалось поразительная активность. Яхты, катера и мелкие суда прибывали в акваторию небольшой бухты неподалеку от «Мэйфлауэра», чтобы увидеть исторический момент. Погода стояла отменная, солнце не скупилось. При этом ощущалась высокая влажность, горизонт затянуло марево. Вскоре после полудня грохот салюта возвестил о прибытии на «Мэйфлауэр» президента Теодора Рузвельта. Он был одет торжественно в «форму» политических деятелей того времени — длинный сюртук с фалдами, серые полосатые брюки и высокая шелковая шляпа. Рузвельт легко по поручням взобрался на борт. Надраенная палуба яхты блестела как зеркало.

Салют палубной артиллерии звучал почти бесперебойно. Первой прибыла японская делегация, затем на борт поднялись русские. Солнце отражалось в немыслимых униформах и в золоте орденов. К удивлению тех, кто ожидал увидеть С.Ю. Витте мрачным и свирепым, тот просто сиял, буквально соревнуясь со светилом. Его любезность топила лед отчуждения, он безмерно улыбался окружающим и отдавал поклоны ближней и дальней публике, ставшей в конце концов аплодировать при упоминании одного его имени. По мере прибытия делегаций флаг их страны присоединялся к звезднополосатому знамени на мачте «Мэйфлауэра».

Президент Рузвельт ожидал глав делегаций не на безжалостном солнце палубы, а внизу, в тени большой зальной комнаты, в окружении американских адмиралов и своих адъютантов. Наверху прибывающих приветствовали жрецы протокола и вели к улыбающемуся (всегда) президенту.