Я всплеснула руками:

– Ну надо же! Нам понравилось одно имя.

Доброва поежилась.

– Надя больна, у нее лейкоз. Лечение особого результата не дало. Сейчас ее посадили на новое лекарство. Если через две недели врачи не отметят хоть крошечную положительную динамику… хоть капелюшечку… она умрет, как ее брат Сережа.

Люба разрыдалась, я бросилась к ней, обняла и, чувствуя себя полной сволочью, начала утешать, приговаривая:

– Успокойся, ты должна быть сильной, всегда есть шанс. Мою же вылечили. Сотни детей уходят из онкологического центра здоровыми.

Любовь внезапно перестала плакать, вытерла лицо салфеткой и горько сказала:

– Вам повезло, а над нами рок тяготеет. Сначала Сереженька, теперь Надюша. Может, дело во мне? Передала детям кривую генетику. Дурная кровь заразна! Ох, как мне страшно делается, когда про черную кровь думаю!

– Ученые пока не говорят о генетической природе онкологии, – сказала я. – Речь идет лишь о предрасположенности. И у ребенка двое родителей, не следует обвинять исключительно себя.

– Нет, – прошептала Люба, – я знаю, дело именно во мне. Сама не болею, а детей убиваю. Ну как английская королева Виктория, она ведь гемофилией не страдала, а ухитрилась подарить ее огромному количеству своих родственников мужского пола. Сын Николая Второго, последнего российского царя, практически не мог ходить, а кто виноват? Королева Виктория!

– Наука развивается, – остановила я Любу, – вам сделают операцию по пересадке костного мозга.

Доброва оттолкнула меня.

– Но Сережа‑то умер! Я же стала для сына донором! У Нади нет шансов!

– Почему? – поразилась я.

– Муж не подходит, – пробормотала Люба.

– Остаешься ты, – решительно сказала я, – из пары родителей один непременно годится. Прекрати плакать, возьми себя в руки, немедленно сдай анализы. Слезами горю не поможешь, извини, конечно, за банальность, но от частого повторения простая мысль не стала неправильной. Жизнь Нади в твоих руках. Прямо завтра беги в лабораторию, не смей падать духом, будь уверена в том, что Надюшу непременно спасут! Твоя убежденность передастся девочке, дети всегда верят родителям, Надя поймет: мама не сомневается в благополучном исходе, и поправится.

Люба вцепилась пальцами в свои колени:

– Я не могу сдать костный мозг.

– Почему? – задала я главный вопрос беседы. – Назови хоть одну причину.

Глава 4

Доброва сжалась в комок.

– Не могу.

– Ты дура, да? – выпалила я. – Девочка в тяжелом состоянии, а мать растеклась, как подтаявшее желе? Не знаешь, что в такой момент тебе надо стать сильной?

– Я уже проходила это один раз, – промямлила Люба, – с Сережей. Очень тяжело потом восстанавливалась, и все мучения оказались зряшными.

– А Надя выздоровеет! – воскликнула я.

– Нет, – прошептала Люба, – господи, Зина, никто меня не поймет. Чтобы оценить положение, нужно очутиться на моем месте.

Я набрала полную грудь воздуха и продолжала исполнять свою роль:

– Ну, я была на твоем месте, у меня за плечами больница, операция, но я старалась держаться. Пойми, больному ребенку намного хуже, чем родителям. Давай расставим точки над i. Отцу с матерью невыносимо потерять малыша, но умрет‑то он, а не взрослые, вы останетесь жить. Надя считывает с твоего лица все эмоции. Если она заметит у тебя панику, то поймет: шансов на выздоровление нет – и перестает бороться. В психологической литературе описаны случаи внушения.