|
Восемь лет назад, когда она написала, что принимает предложение Патрика, Адам как раз днем и ночью штудировал неврологию и, естественно, не имел времени поближе познакомиться с новыми родственниками. Ему было достаточно знать, что мать счастлива со вторым мужем. Ее просьба явилась для него неожиданностью, и теперь Адам ломал голову над ответом. Наверное, следовало отказать, но под каким предлогом? Мать была знакома с миссис Лейси и доверяла ей, так что он не мог сослаться на то, что холостяку неприлично иметь в доме девочку-подростка. В любом случае ведь присматривать за Марией придется только полгода, и, может быть, она сама устанет от своих курсов и сбежит домой раньше времени. Адам очень на это надеялся.
Он старался вспомнить, как выглядела Мария пять лет назад, но, кроме хвостика на макушке и больших темных глаз, в памяти ничего не сохранилось. Больница Святого Михаила располагалась вблизи набережной. Мрачные грязно-серые стены говорили о почтенном возрасте заведения, но внутри коридоры были выложены цветной плиткой, а палаты ярко освещены. Ходили слухи, что здание скоро снесут и построят на его месте новое, но пока все оставалось без изменений. Персонал больницы был вежливым и хорошо знал свое дело. Однажды Адаму предлагали здесь место с квартирой, но он предпочел частную практику. Осведомившись у дежурной медсестры о самочувствии миссис Эйнсли, Адам накинул на плечи большой халат и направился в ее палату. Палата миссис Эйнсли находилась в конце длинного коридора, который сейчас был абсолютно пуст. Бесшумно пройдя по коридору, Адам распахнул дверь в палату и вошел. Это было просторное и светлое помещение с высоким потолком и окном шириной почти во всю стену, из которого открывался красивый вид на реку. Кроме миссис Эйнсли, в палате лежала еще одна женщина, но сейчас ее не было. Когда миссис Эйнсли увидела, кто пришел, на ее бледных щеках проступил слабый румянец, а на губах появилось некое подобие улыбки. Миссис Эйнсли была маленькой сухощавой старушкой с живыми выразительными глазами, которые ярко горели на ее исхудалом лице. Адам почувствовал, как у него болезненно сжалось сердце. Он знал, что миссис Эйнсли могла не оправиться от операции – ее сердце перенесло слишком большую нагрузку. Ему больно было думать, что эта женщина, такая добрая и приветливая, так тяжело страдает. К тому же он знал, что миссис Эйнсли жила одна и была очень одинока. Она радовалась каждому случайному собеседнику, каждой возможности поговорить. И в Адаме она видела прежде всего друга, которому можно рассказать о своей жизни, а потом уже врача. – Здравствуйте, доктор, – произнесла миссис Эйнсли тихим усталым голосом в ответ на его приветствие. – Я знала, что вы придете. – Как вы себя чувствуете? – спросил Адам, опускаясь на стул возле кровати. – Гораздо лучше. Правда, голова еще кружится, но, в общем, я сегодня намного бодрее, чем вчера. Еще несколько дней – и я смогу уехать домой, правда, доктор? – Давайте не будем торопиться, – ответил Адам. – Мы должны быть уверены, что операция не дала осложнений. Вам нужно поберечь свое сердце. – Конечно, доктор, вам виднее. К тому же здесь ко мне очень хорошо относятся. Все медсестры такие внимательные, все время заходят и спрашивают, не нужно ли мне чего-нибудь. Да и вы так добры ко мне, доктор, – каждый день приезжаете сюда и выслушиваете мою болтовню. Знаете, вы очень похожи на моего зятя, они с моей дочерью живут в Австралии. Такой же молодой, симпатичный, скромный. – Спасибо. – Адам сконфуженно улыбнулся. – Извините, что я спрашиваю, – наверное, я лезу не в свое дело, но мне так хочется знать, – вы женаты? – Еще нет, – ответил Адам. – Что ж, тогда дай вам бог хорошую жену, доктор. |
