– Но что, если вы все-таки не вернетесь? Что, если вам суждено остаться здесь навсегда? – настаивала она.

– Меня отправили сюда отыскать ответы на кое-какие вопросы. Моей семье и лично мне тоже было причинено зло, и меня послали сюда исправить эту несправедливость, – ответил Николас.

Поигрывая ножнами его шпаги и поворачивая их так, чтобы украшавшие их камни сверкали при свете настольной лампы, Дуглесс спросила еще:

– А что, если вас направили сюда по какой-то иной причине? Которая не имеет ничего общего с обвинением вас в измене?

– Ну, и что же это могла тогда быть за причина? – спросил Николас.

– Не знаю, – ответила она, думая при этом: любовь, конечно.

Пристально глядя на нее и как бы читая ее мысли, он спросил:

– Уж не думаете ли вы, что причиной могла стать эта самая любовь, о которой вы говорили? – И, помолчав, добавил:

– Должно быть, в таком случае Господь – женщина, которая заботится о любви больше, чем о чести! – Он явно подтрунивал над ней!

– К вашему сведению, на свете немало людей, которые и вправду верят в то, что Господь – женщина! – воскликнула Дуглесс.

Николас в ответ лишь посмотрел на нее, но так, чтобы было совершенно понятно, сколь бредовой он считает подобную идею.

– Нет, в самом деле, – продолжила Дуглесс, – что, если вы все же не вернетесь? Что, если вы найдете то, что искали, и все-таки останетесь здесь? Ну, скажем, на год или больше?

– Но я не останусь! – твердо заявил Николас и поднял глаза на Дуглесс. Истекшие четыре сотни лет совершенно не переменили Арабеллу! – думал он. – Она осталась такой же: все так же жаждала новых и новых мужчин в постели, и сердце ее оставалось все таким же каменным. Но эта девушка, умевшая рассмешить его, помогавшая ему и глядящая сейчас на него своими большими глазами, в которых отчетливо читается все, что она чувствует… да, женщина вроде этой почти что способна вызвать в нем желание остаться здесь!

– Нет, я обязан вернуться! – решительно повторил он, и вновь обратил взор к бумагам.

– Разумеется, я понимаю, что все это дьявольски важно, – говорила между тем Дуглесс, – и все же: произошло это очень к очень давно, и, как представляется, в конечном-то счете псе кончилось вполне благополучно. Ваша матушка вышла замуж за богатого человека и остаток дней своих прожила в роскоши – так что нельзя сказать, будто ее взяли да и вышнырнули куда-то на мороз или проделали что-нибудь еще в таком же духе! Конечно, мне известно, что ваше семейство лишилось всех принадлежавших Стэффордам владений, но ведь после вас там никого не осталось? Вы сами говорили, что детей у вас не было, и брат ваш умер, не оставив потомства. Так кого же, собственно, вы лишили имущества, а?! Ваши владения отошли королеве Елизавете, а она сумела сделать из Англии великую державу, и, вполне вероятно, ваши деньги пошли на благо вашей же страны! И возможно…

– Ну, хватит! – сердито воскликнул Николас. – Вы не в состоянии понять, что такое честь! Сама память обо мне подвергается осмеянию! Арабелла сказала, она все это прочла: мир ваш помнит обо мне лишь то, что написал тот самый слуга! Я-то знаю, что он собою представлял, этот слуга: урод, на которого ни одна женщина не польстилась бы!

– Ладно, пусть даже он написал о вас такое! Но, простите меня, Николас, ведь все это уже произошло! С этим покончено, и историю, вероятно, невозможно переменить! Я же просто полюбопытствовала, что именно стали бы вы делать, если вдруг вам пришлось бы остаться тут, если обратно вас не отозвали бы! – сказала Дуглесс.