Дорога пролегала по глухому лесу, где явно давно не ступала нога разумного существа. Здесь все дышало ранней весной – в зарослях еще виднелись грязные пятна последнего снега, но на обочинах уже виднелись чудом перезимовавшие зеленые листики. Под одним кустом распускались первые ярко-желтые звездочки гусиного лука. Рядом в тени ветвей раскрыла голубой глазок пролеска. На склоне холма, который огибала дорога, под деревьями земля была усыпана распускающимися белоцветниками. В небе плыли облака, ярко светило солнце, на разные голоса орали птицы, свежо и сладко пахло прелой землёй и травами. Но эти красоты пробуждающейся природы мало интересовали путешественников. Когда вся твоя жизнь проходит в дороге, когда ты вынужден в любую погоду отправляться в путь, когда приходится ночевать под открытым небом чаще, чем под крышей – и не всегда это крыша дома, бывает, что и заброшенного сарая, - поневоле перестаешь замечать некоторые вещи. Тем более, сейчас, когда дорога превратилась в грязное месиво, лошади поминутно спотыкаются, и фургон то и дело приходится толкать, прилагая большие усилия, всем членам труппы, вне зависимости от возраста и пола. Все мечтали о встрече с селением – чтобы можно было передохнуть, почиститься от грязи и перекусить прежде, чем трогаться в путь дальше.

Янсор, бывший браконьер, развлекавший публику тем, что на лету ножом разрубал виноградины и мог листом бумаги разрезать пирог, улучив минуту, отстал от остальных и ненадолго исчез за кустами в густом лесу. Вернулся он бегом и с размаху бросил на задок повозки крупного глухаря:

- А вот и ужин!

- Ты бы поосторожней был, - мастер Боар, глава труппы, не спешил его хвалить. – Мало ли, чьи это владения! Вдруг здешнему лорду не понравится, что мы охотимся на его дичь?

- А почем мы знаем, частные это владения или нет? – фыркнул Янсор. – Мы вроде бы никакой знак не проезжали, границу не нарушали. А если и нарушили? Разве кто узнает? И неужто обеднеет местный лорд от одной-то птицы?

- Он не обеднеет, а вот мы в случае чего богаче не станем, - шагавший по обочине дороги менестрель Неар, единственный, кто был избавлен от необходимости толкать повозку, чтобы сберечь руки, тоже не разделял восторгов коллеги.

Но бывшему браконьеру и горя было мало. Он заглянул в фургон и подмигнул сидевшей там альфаре:

- Испечешь птичку в глине?

- Конечно, - кивнула та.

Постепенно местность вокруг изменилась – густой лес стал реже. Высокие деревья-великаны, тополя и дубы, вольно раскинули голые кроны над сплошными зарослями кустарника. Тут и там в нем виднелись проплешины – небольшие полянки, поросшие сорной травой. Дорога стала чуть шире, но отнюдь не суше и не ровнее. Не успели артисты опомниться, как фургон въехал передним колесом в какую-то яму и накренился так, что альфара внутри испуганно закричала, а женщина на козлах в сердцах стегнула лошадей кнутом. Артисты облепили борта со всех сторон, пытаясь с одной стороны удержать фургон и не дать ему перевернуться, а с другой – приподнять и вытащить на ровное место.

- Да какие это частные владения? – пропыхтел Янсор, пытаясь подлезть под днище. – Руки бы оборвать владельцу этих земель за то, что не следит за дорогами… если у этого скопища ям и кочек вообще есть хозяин! Такое впечатление, что сюда их свозили со всего Радужного Архипелага!

- Чем болтать, сбегал бы за хворостом! – буркнул мастер Боар. – Неар, сходи с ним!

- Сделайте что-нибудь поскорее! – закричала альфара из фургона. – А не то не видать тебе, Янсор, глухаря на ужин!

Из всей труппы оружие было только у двоих. Янсору ножи, стилеты и несколько кинжалов были нужды для работы, а мастер Неар, как менестрель, имел право носить на поясе небольшой сакс*, который можно было использовать не только для защиты, но и для того, чтобы нарубить хвороста и подсунуть под колесо, дабы выровнять перекосившуюся повозку.