|
На лицо его упал свет из окна. Нет, подумал приор. Волосы светлые, как у Рифмача, но в чертах мальчишки не угадывалась наглая физиономия его красавца-отца, говоруна, пьяницы и сердцееда. Скорее, парень напомнил приору сестру. — Чем докажешь, что ты тот, за кого себя выдаешь? Мальчишка неожиданно хмыкнул. — Ты услышал что-то смешное в моих словах? Юноша мотнул головой. — Нет, монсеньор. Просто почти в таких же выражениях меня допрашивал месяц назад богато одетый старик. Это было в орфлёрской тюрьме. — Старый лис Ренар Гьельдре, монсеньор, — вмешался сержант. — Благодарю, брат Гуго. Итак, граф Гьельдре тебя допрашивал. Он поверил твоим словам? Мальчишка снова усмехнулся. — Он не пригласил меня за свой стол, но велел перевести в отдельную камеру и лучше кормить. Думаю, да, поверил. Приор прикусил губу, чтобы скрыть улыбку. А парень-то наглец. В отца? — Что же ты ему рассказал? — Я сказал ему о гербе моей матери — серебряная рука с перевязью, Валь д'Уз. Это ведь и ваш герб? — Возможно, — негромко ответил приор. — Но то, что сразило наповал этого болотного графа, вряд ли поразит меня, мальчик. Расскажи мне еще. Юноша вскинул глаза, и де Вилье снова удивился их оттенку: травянисто-прозрачный цвет воды в речной заводи, без малейшего проблеска синевы. — У моей матери карие глаза и черные вьющиеся волосы, родинка вот тут, на правой щеке… Мальчик провел по собственной щеке пальцем. — И над родинкой — небольшой узкий шрам. Она рассказывала, что в юности ее стегнуло веткой на охоте. — Ты, несомненно, видел мою сестру или хорошо заучил ее приметы. Что скажешь еще? Однако говорить юноша ничего не стал. Сцепив руки замком, он поднял их перед грудью и запел. Robin m'aime, Robin m'a, Robin m'a demandée, Si m'avra. Robin m'achata corroie Et aumonniere de soie; Pour quoi donc ne l'ameroie? Aleuriva! Robin m'aime, Robin m'a… Песенка оборвалась, когда сержант Гуго де Безансон выступил вперед и отвесил певцу подзатыльник. Похоже, стихи Аррасского Горбуна не пришлись ему по вкусу. Сержант уже снова занес кулак, но тут приор поднял руку. — Постой. Обернувшись к певцу, Жерар де Вилье спросил: — Зачем ты спел мне это, юноша? Тот криво усмехнулся и потер затылок. — Затем, что матушка пела мне о Робине и Марион вместо колыбельной. Она говорила, что слышала эту песню от своей матери, когда та убаюкивала ее… и ее старшего брата. На миг приор сжал подлокотники кресла, да так, что побелели костяшки пальцев. Затем, поднявшись, кивнул сержанту: — Можешь идти, брат Гуго. Я хочу поговорить со своим племянником наедине. Глава 5 ПАРИЖСКИЙ ТАМПЛЬ Утро начиналось с колокольного звона, а затем с резкого, как при прыжке в воду, ощущения холода — это Жак сдирал с Томаса одеяло. После орфлёрской тюрьмы, где узники страдали от недостатка всего, кроме времени, пробудиться к заутрене было не так-то просто. В первые дни Жак, не церемонясь, опрокидывал на Томаса ведро с ледяной водой из колодца, но потом перестал, потому что набитый соломой тюфяк не успевал высохнуть за день. Приор, хоть и признал племянника, не пригласил его в свой роскошный дом с двумя башенками, напоминавший жилища командоров ордена в Святой Земле. Вместо этого Томаса поселили в казарме с сержантами и молодыми оруженосцами, еще не прошедшими посвящения. Рыцари обитали в двух длинных спальных корпусах по бокам от часовни и башни Цезаря, а вот простолюдинам и молодняку приходилось ютиться здесь, в холодном и тесном помещении, пристроенном к крепостной стене и караулке с охраной. |
