|
Узкая, цвета старой кости, башня обломком торчала над городом. Стены ее под слоем пыли бледно светились. Томас попытался представить, как прекрасна была эта башня в дни расцвета, когда ночной порой сияла над городскими кварталами, словно свеча. Если, конечно, здесь наступает ночь… Сразу за башней открывался вид на высокий холм. По склону спускалась широкая каменная лестница, а вершину холма венчал храм. Томас остановился, невольно разинув рот. В отличие от остальных построек, храм не выглядел заброшенным. Его белые стены и крыша, украшенная зубцами, были незапятнанно чисты. Огромные медные двери и золотые колонны по сторонам от них ослепительно сверкали, как будто отражая свет невидимого солнца. По ступеням бегали блики. — Впечатляет, не так ли? — сказал приор за спиной Томаса. Юноша обернулся. — Что это, монсеньор? Неужели… — Храм Соломонов, творение строителя Хирама? — тамплиер улыбнулся. — Нет, мальчик. Конечно, хотелось бы верить, что Господь взял его и перенес сюда — однако это не тот храм. — Но почему? Как вы можете быть уверены? От храма веяло чудом. Да он и был настоящим чудом — здесь, в разрушенном городе, среди чужих и чуждых построек, тлена, смерти и увядания — он сиял, как жемчужина, как драгоценность в божьем венце, как самое лучшее и совершенное из творений человеческих. Приор покачал головой. — Я был ненамного старше тебя, когда Жак де Моле впервые привел меня сюда. И так же, как ты, я трепетал от восторга. Я верил. Мне хотелось верить. Де Вилье ненадолго замолчал. Казалось, он тщательно обдумывает следующие слова. — Жажда веры, жажда чуда, Томас — одна из самых сильных страстей человеческих. Но, если ей не руководят воля и разум, человек становится в равной мере открыт и божьим откровениям, и искушению дьявола. Мне кажется, брат де Моле так и не понял этого, что привело его к гибели. Ступай за мной и смотри внимательно. Они поднялись по мраморным ступеням. Демон, по-прежнему ковылявший рядом с приором, совсем съежился — стал неощутимо мал, ничтожен, безобиден, как больной пес, прижавшийся к хозяйской ноге, или как куропатка с подбитой лапой, семенящая по стерне. Храм звал Томаса. Храм манил его блеском золотых дверей, едва различимым ароматом курений, храм сулил келейный полумрак, резные кипарисовые столбы и гудение медного гонга. Юноша не знал, откуда являются эти образы, лишь чувствовал, что шагает все быстрее и быстрее, что ноги сами возносят его на верхнюю площадку лестницы. Ему хотелось прикоснуться к дверным ручкам в форме львиных лап, к окованным золотом створкам. Он был здесь желанным гостем, его ждали давно… Тяжелая дверь распахнулась перед ним, словно от порыва нездешнего ветра, и Томас ворвался… …в пустой зал, посреди которого льдистым светом сияла линза. Второй переход дался Томасу легче. Люди и демон очутились посреди огромной пещеры. Откуда-то издалека доносился звук падающих капель, а в сотне шагов перед ними из-под земли вырывались языки голубого пламени. Этот призрачный огонь не рассеивал темноту — напротив, тьма казалась лишь гуще там, где ее прошивали бледные световые полотнища. И из тьмы угрюмым горбом выступала башня. Угловатая и приземистая, сложенная из черного камня, она казалась антиподом, злой тенью, насмешкой над светлым храмом по ту сторону линзы. — Вот мы и пришли, — тихо сказал приор. — Брат де Моле называл ее «Башней Сатаны». Но я думаю, что он ошибался. Как то, что мы видели на холме в городе, не было храмом божьим, так и эта башня — не творение дьявола. «Чье же?» — хотел спросить Томас. Но не спросил. Башня впустила их, раззявив четырехугольник входа. Демон ковылял впереди — возможно, в нем башня и признала хозяина. |
