Или смастерить какую-нибудь обувь из ткани, соломы или еще чего-нибудь, как это делают вилланы. Но сначала, сказал он себе, им нужно избавиться от всего, что может вызвать у воров искушение напасть на них. Стоя возле сухого дерева, Магнус стащил с себя кольчугу, нагрудные латы и надгортанник. Кое-что из доспехов он спрятал за подкладку своего плаща, думая, что, возможно, когда-нибудь все это понадобится ему снова, если придется вступить в бой. Самым скверным было то, что приходилось жертвовать драгоценной кольчугой.
Выкопав кинжалом яму под деревом, Магнус уложил туда нагрудные латы. Потом, присев на землю, снял шпоры и положил их поверх лат. И торопливо, боясь бросить взгляд на то, что было символами его рыцарского звания, начал забрасывать яму землей, потом встал и утрамбовал ее сапогами. Покончив с этим, подкатил ближайший камень и положил его сверху.
Девушка молча наблюдала за его действиями.
– Никто их не найдет.
Он чуть не забыл о ее присутствии. Пока копал яму, а солнце согревало ему спину, Магнус был полон мыслями о доме, о замке Морлэ, о матери, брате и сестрах, о прекрасных лошадях, которых разводил его отец, о полях золотистой пшеницы и о том, как их земля выглядит теперь, в это время года. Ему не хотелось вспоминать о жизни при дворе графа Честера, которую он вел с тех пор, как расстался с семьей.
Магнус всем сердцем хотел надеяться, что господь не накажет его за его легкомыслие, за то, что он вел никчемную и расточительную жизнь и тратил свою молодость и силы без всякого смысла. И вот он оказался в чужих краях, потерпев кораблекрушение, всеми покинутый и всего лишенный, кроме одежды, меча и маленького мешочка с серебряными монетами, который он чудом сохранил во время последней своей проклятой игры в кости. Одной монеты едва ли было достаточно, чтобы купить каравай хлеба и кружку пива.
Щурясь от солнца, он думал, что им еще надо изыскать возможность поесть. Солнце поднялось уже высоко, близился полдень, А есть и пить было нечего, и Магнус чувствовал, что просто умирает от голода.
– Постой-ка, – сказал он девушке и снял с нее серебряные запястья и серебряный обруч, украшенный некрупными рубинами, и наконец тонкую серебряную цепочку, обвивавшую ее шею.
Все ее украшения поместились в ладони одной его большой руки, и он почувствовал, что ему претит отбирать их у нее. И всё же он опустился на колени и вырыл другую яму, положил в нее украшения и забросал землей.
Идэйн выглядела такой удрученной и несчастной, что Магнус почувствовал, что должен что-то сказать.
– Мы за ними вернемся, – сказал он. – Погляди, я отметил место под этим сухим деревом. Оно стоит на холме на берегу маленькой бухты.
Когда они спускались с холма, Магнус заметил, что девушка все время оглядывалась назад, и подумал, что эти вещи, несомненно, были единственными безделушками, которые она имела в своей жизни.
Разгневанный бог безжалостен.
«Мы никогда сюда не вернемся», – думала Идэйн, поворачиваясь спиной к холму и сухому дереву на нем. От этого она почувствовала себя как-то странно опустошенной, но делать было нечего, потому что им предстоял дальний путь, возможно, на восток. Ее Предвидение было особенно явственным, когда она смотрела, как он закапывал свои шпоры. В этот момент она ясно увидела, как высокий человек с такими же темно-рыжими волосами, как у него, казавшийся ей сильным и властным, но добрым, дал ему эти шпоры. Возможно, это было, когда его посвящали в рыцари? И кто это был? Его отец?
«Да, его отец», – подтвердило Предвидение.
Пока рыцарь закапывал свои доспехи, она вдруг увидела множество людей: молодых девушек, вероятно, его сестер, молодого человека, должно быть, брата, мать и отца, а также не очень ясно различимую картину какой-то окутанной туманом земли, лошадей, горожан и, наконец, замка. |