…Под белым шатром во дворе нашего замка накрыт длинный праздничный стол. Резные столбики-опоры наивно увиты лентами и цветами. Стол также щедро украшен гирляндами и букетами из живых цветов. День очень погожий, и я хорошо вижу каждый лепесток. Солнечные зайчики резвятся на серебряных блюдах и кувшинах.

— Поторопи гостей, — улыбаясь, говорит мне папа. Поверх смокинга на нем огромная шуба, как на портрете русского певца. — Пора, моя девочка.

Он протягивает мне другую шубу из какого-то незнакомого меха. Я удивляюсь, ведь сейчас лето.

— Ягуар защитит тебя от снега, — объясняет папа, а я вдруг вижу, как с абсолютно голубого неба дружно летят снежные хлопья.

Странно, что я не заметила их раньше, похоже, снег идет давно: весь двор покрыт ровным пушистым искрящимся ковром, и цветы на его фоне выглядят особенно нежными.

Я вхожу в комнаты для гостей. Там много девушек и женщин в роскошных старинных нарядах, которые они почему-то снимают и переодеваются в современные платья. Лица кажутся мне знакомыми.

— Зачем? — спрашиваю я. — У вас красивые одежды!

— Все это давно вышло из моды, — говорит моя мама. — К тому же они нам всем бесконечно надоели!

Мама улыбается и показывает глазами на картины, развешанные по стенам. Портреты пустые! То есть интерьеры и драпировки — на месте, но персонажей в них нет! И я понимаю, что все эти занятые переодеванием дамы — мои бабушки, тетушки, прабабушки, пратетушки и пракузины, сбежавшие из своих рам. Вот почему так хорошо знакомы их лица.

— Застегни мне «молнию» на спине, — просит мама. — Папа, наверное, заждался.

— Еще бы, — говорю я, застегивая «молнию» белого струящегося платья. — Мы скучаем по тебе.

— Я тоже, — говорит мама, надевает фату, и мы все уже спускаемся по лестнице: впереди мама и я, а за нами свита из всех мыслимых и немыслимых родственниц и родственников.

— Наконец-то, моя любимая, — улыбается папа и уводит маму от меня.

Все родственники здороваются со мной, мужчины отпускают «внучке» старомодные галантные комплименты. Как и женщины, они тоже в современной одежде, но поверх фраков и смокингов, из-под пол которых выглядывают клинки и шпаги, у многих надеты тяжелые филигранные цепи, а на согнутых руках сидят соколы и другие охотничьи птицы.

С голубого солнечного неба продолжают лететь снежинки. По заснеженному двору кавалеры ведут дам к трапезе. Драгоценности сияют, и я опять думаю, что напрасно они переоделись, в старинных нарядах шествие выглядело бы еще прекраснее. Все рассаживаются за стол, папа и мама не отводят друг от друга счастливых глаз, но тут выясняется, что мне не хватает стула. Я шепчу об этом папе на ухо.

— Тебе еще рано, моя девочка, — ласково говорит папа. — Ложись спать. Дай я поцелую тебя на прощание.

Он прижимает меня к себе, гладит по волосам, улыбается и целует. В первый момент я обижаюсь, но вдруг понимаю, что я совсем маленькая — лет шести, не больше — и мне действительно еще рано пировать со взрослыми. Мама тоже улыбается и протягивает мне что-то на ладони. Прежде чем взять подарок, я вглядываюсь: это крошечная серебряная фигурка.

— Пингвин! — взволнованно шепчу я. — Совсем как настоящий!

— Какой же это пингвин, — говорит папа, — смотри внимательнее!

Я склоняюсь над маминой рукой — узкая ладонь, длинные пальцы — фигурка растет на глазах!

— Рыцарь! — поняла я и, не успев взять игрушку, проснулась.