Шум мотора заставил ее поднять глаза. Сначала она даже не поняла, что происходит. Роберт уезжает, бросив ее здесь, в этой глуши!

Даглесс кинулась к воротам, но машина уже выехала на дорогу. И тут, к своему ужасу, Даглесс увидела вытянутую в окно руку Глории. С пальцев свисала ее сумочка!

В бесплодной попытке догнать их Даглесс побежала следом, но машина вскоре исчезла из виду. Ошеломленная, отупевшая, не понимающая, что случилось, девушка побрела к церкви. Она в чужой стране без денег, кредитных карточек и паспорта. Однако ужаснее всего то, что человек, которого она любила, безжалостно ее бросил.

Тяжелая дубовая дверь церкви осталась открытой, поэтому Даглесс вошла внутрь. Тут царил полумрак, было холодно и пахло сыростью, но от высоких стен веяло спокойствием и благоговением.

Придется поразмыслить о ситуации, в которой она оказалась, и решить, что делать. Роберт, конечно, вернется за ней. Может, он уже поворачивает машину, чтобы добраться до церкви. Еще минута, и он вбежит в дверь, схватит Даглесс в объятия, скажет, что жалеет о случившемся и надеется на ее прощение.

Но в глубине души Даглесс в это не верила. Роберт был слишком зол, а Глория лгала не краснея. Она, разумеется, уже успела сочинить сказку о том, как Даглесс повредила ей руку, и еще больше подогреет гнев отца.

Будет лучше, если Даглесс придумает, как выбраться из этого переплета. Нужно позвонить отцу за его счет и попросить прислать денег. Хотя при этом придется признаться, что его младшая дочь потерпела очередную неудачу.

Слезы невольно брызнули из глаз, стоило представить, как старшая сестра Элизабет пренебрежительно пожимает плечами: «Что опять натворила наша маленькая легкомысленная сестричка?»

Роберт был попыткой Даглесс заставить родных гордиться ею. Он был разительно не похож на тех парней, с которыми время от времени встречалась Даглесс. Он был таким респектабельным, таким солидным. Может, если бы она сдержала свой нрав и немного потерпела Глорию… Может быть… Слезы слепили глаза Даглесс, но она упрямо оглядывала церковь. Солнечные лучи струились в старые окна, прорезанные высоко над ее головой, и падали на белую мраморную гробницу в часовне слева. Даглесс шагнула вперед. На гробнице застыла беломраморная скульптура мужчины, в панцире и странных на вид коротких штанах. Ноги скрещены в щиколотках, под мышкой зажат шлем.

– Николас Стаффорд, – прочла она вслух. – Граф Торнуик.

Даглесс хотела поздравить себя с тем, что так мужественно держалась в печальных обстоятельствах, но вдруг все случившееся нахлынуло на нее девятым валом, и колени подогнулись. Она упала на пол, схватившись за надгробие и прислонившись лбом к холодному мрамору. И заплакала, громко, надрывно: рыдания словно рвались из самой глубины души. Сейчас она чувствовала себя неудачницей, полной и абсолютной неудачницей. И плакала не из-за того, что произошло сегодня. Казалось, все, к чему она прикасалась, немедленно рушилось. С тех пор как она стала взрослой, отец то и дело вытаскивал ее из различных историй, по большей части не слишком приятных.

Вспомнить хотя бы мальчика, в которого безумно влюбилась шестнадцатилетняя Даглесс. Влюбилась и восстала против всей семьи, потому что родным он не нравился. Но сестра Элизабет, мудрая, никогда не ошибавшаяся Элизабет, показала Даглесс кое-какие документы, из которых выяснилось, что мальчику, которого она любила, было уже двадцать пять и среди его многочисленных «подвигов» был тюремный срок. Даглесс вызывающе объявила, что продолжает любить его, несмотря ни на какие недостатки. Отношения прервались сами собой, когда ее возлюбленный был арестован за вооруженный грабеж.

В девятнадцать она увлеклась священником. Ей казалось, что любить служителя церкви вполне безопасно. Но и эта любовь закончилась крахом, когда фотография священника появилась на первых страницах газет. Оказалось, что он уже был трижды женат.