На шум выбежали официанты и повар с профессионально раздутой фигурой и кухонным ножом в руке. Они столпились вокруг лежащего охранника, и кто-то помог ему подняться. Увидев, что с ним все в относительном порядке, собравшиеся начали дружно и беспорядочно возмущаться происшедшим. Из их отрывочных реплик можно было понять, что за последнее время подобный эпизод был уже не первым. Вскоре появился какой-то бледный молодой человек, при виде которого шум и возбуждение персонала немного попритихли.

Я вернулась к своему столику, взяла сумочку, достала из нее банкноту и положила под блюдечко на стол. Забрызганная мороженым молодая девушка билась в тихой истерике под безуспешные попытки ее великовозрастного спутника стереть салфеткой многочисленные пятна. Обнимавшаяся за столом парочка также поднялась и собралась уходить.

Я оглянулась вокруг. Обстановка в зале была как после легкой мафиозной разборки. Затем я перевела взгляд на испорченную кофточку и молча пошла в туалет. Шоколадное пятно смываться упорно не желало.

«Ну что ж, бывали дни и похуже», — мысленно успокоила я себя и вышла в вестибюль. Там я увидела разновозрастную пару. Девушка стояла у зеркала бледная, как спирохета, и, видимо, чувствовала себя ребенком, ставшим жертвой чудовищного по своим масштабам обмана.

— Лариса, Ларисонька, не надо плакать, — суетился вокруг нее великовозрастный кавалер.

Ларисонька в ответ только жалостливо всхлипывала и с ужасом в глазах рассматривала в зеркале испачканную блузку. Ее густые пушистые волосы были растрепаны.

Я приняла из рук гардеробщицы плащ, накинула его на плечи и вышла на улицу. Мелкий осенний дождь уже почти закончился, и я направилась сквозь парк к оставленной машине. Мой «Фольксваген» с готовностью уверенно заурчал в ответ на поворот ключа в замке зажигания. Вырулив со стоянки на дорогу, я направилась домой.

Через пятнадцать минут я оставила машину во дворе и зашла в подъезд. Одним этажом ниже тетиной квартиры двое влюбленных, тесно прижавшись друг к другу, с укоризной посмотрели на меня. Я побыстрее проскользнула к себе, чтобы не мешать им приятно проводить время.

— Женечка! — всплеснула руками тетя Мила, когда я сняла плащ. — Что это у тебя с кофточкой? Что с тобой случилось?

Впрочем, тете доводилось видеть меня после таких передряг, с которыми неизбежно была связана моя охранная деятельность, что мой нынешний облик мог бы показаться просто парадным нарядом. Но каждый раз она относилась ко мне, как к маленькой девочке, которая совершенно пропадет без ее заботы и внимания. И я, чтобы не расстраивать ее, позволяла заботиться обо мне таким образом. В остальном же мы жили душа в душу и во всем понимали друг друга.

— Ничего, тетя, — ответила я, снимая кофточку и бросая ее в стиральную машину. — Просто в ресторане подали такие неудобные чашки, что совершенно невозможно удержать их в руках.

— И что это было? — В тетином голосе появились нотки беспокойства за мое здоровье.

— Шоколад. Горячий шоколад.

— Ты не обожглась?

— Нет. Все хорошо, — успокоила ее я и, как примерная любимая племянница, обняла и чмокнула в щеку.

Успокоенная моими заверениями, тетя Мила пошла в ванную и начала предпринимать попытки к спасению кофточки. Я же расположилась на диване в своей комнате и остаток вечера посвятила просмотру любимых видеофильмов.

* * *

Рано проснувшись на следующий день, я подошла к окну и раскрыла форточку. Свежий, прохладный воздух сильной струей ворвался в комнату. Я выглянула наружу. Бабье лето еще не кончилось, и, несмотря на прохладное утро, день обещал быть теплым. Я сладко зевнула, потянулась, стряхивая с себя остатки сна, быстренько сполоснула лицо холодной водой и отправилась на утреннюю пробежку.