— Что делать, вы платите дань климату. Рано или поздно, вы сами знаете, этого надобно было ожидать… Я предписываю вам полный покой — нравственный и физический… Слышите?

— Да, я повинуюсь вам беспрекословно и благодарю вас от всего сердца.

Ее положили в повозку рядом с Баркой, державшим над ее головой первобытный зонтик, который он смастерил из листьев латании. Кабила крайне удивила болезнь докторши. Грустный, он окружал больную предупредительными неловкими заботами.

Хина произвела хорошее действие, но больной был необходим безусловный покой, как предписывал доктор, а его бедная Фрикетта могла найти только в Сюбербиевилле; дорога же была бесконечно утомительная. Сколько толчков пришлось вынести, пока повозка катилась по этому скорбному пути.

Колонна состояла более чем из восьмидесяти тряских экипажей, полных несчастными страдальцами.

То было настоящее шествие привидений, бледных, осунувшихся! Ужасный вид представляли эти молодые люди, возраст которых нельзя было определить при их впалых глазах, длинных бородах, исхудалых телах, в одежде, которая висела на них, как на вешалках!

Сидя попарно, как в клетке, они прислонялись плечом к плечу, мрачные, молчаливые, вздрагивая от боли при всяком толчке повозки.

Некоторые, несмотря на полный упадок сил, стояли, прислонясь к стенкам, с заряженными ружьями, готовые защищаться от неприятеля, таившегося в кустарнике, окаймлявшем дорогу.

Временами один из них падал с протяжным стоном; тело его несколько раз судорожно вздрагивало, и он умирал, лежа рядом с испуганным товарищем. На привале выкапывали могилу, и красная земля поглощала еще одного из сыновей Франции!

В состоянии Фрикетты не замечалось ни ухудшения, ни улучшения, но, как всегда бывает в подобных случаях, она слабела с ужасающей быстротой. Бледность сменила румянец на ее лице, щеки ввалились. Питаясь громадными дозами хины, молодая девушка лежала в повозке под защитой зонтика Барки, с ужасом следившего за устрашающим ходом болезни.

Солдатики, все знавшие ее и ценившие ее заботы о больных, забывали собственную болезнь. Эти молодые люди, сами страдавшие так жестоко, старались доставить ей какое-нибудь маленькое удовольствие: один добывал освежающий плод, чудом уцелевший на дереве; другой приносил цветок, за которым он сходил, спотыкаясь каждую минуту от слабости; третий спешил к ней с кружкой свежей воды, которую зачерпнул из родника.

Наконец, достигли Сюбербиевилля. Это была первая большая остановка на обратном пути; но скольким суждено было остаться здесь.

Осмотрев всех больных, доктор отобрал наиболее крепких, которых можно было немедленно направить в Амбото, Анкобоку и Маюнгу.

Бедная Фрикетта не могла попасть в число этих избранных — ее болезнь была слишком серьезна. По приезде в Сюбербиевилль у нее начался бред. Она уже не узнавала своего друга — доктора, смотревшего на нее с глубоким отчаянием.

Он велел перенести больную в обширную хижину, хорошо проветренную и прохладную, и с самоотвержением, не ослабевавшим ни на минуту, начал оспаривать ее у смерти.

Неутомимый Барка поместился у изголовья своей госпожи и ухаживал за ней, забывая сон, не думая об усталости, почти не отходя, чтобы что-нибудь съесть. Фрикетта в беспамятстве смотрела на него бессознательным взглядом, казалось, ничего не слыша; жизнь еле теплилась в ней.

Жар несколько уменьшился, но из-за такого упадка сил доктор боялся малокровия.

Когда больные в госпитале узнали о болезни Фрикетты, все горевали. Унтер-офицеры, арабы-проводники, сенегальские стрелки — все хотели знать о состоянии ее здоровья и содрогались при мысли, что их верный друг лежал при смерти.

Между письмами, прибывшими из Франции, было несколько для Фрикетты

— целые тома, написанные отцом и матерью, которые, узнав, наконец, где дочь, радовались возможности ее возвращения.