Император Николай I прислал сочинительнице в награду за эту книгу бриллиантовый перстень (что нынче можно сравнить с присуждением Государственной премии). Пламенный критик Виссарион Белинский приветствовал в лице Дуровой появление нового русского писателя, которому, по его мнению, «сам Пушкин отдал своё прозаическое перо».

Может быть, этого она и добивалась? Может быть, уже тогда, отвечая восторженным поклонникам своего таланта, лишь посмеивалась в ответ на похвалы и комплименты? Но нет, глаза её печальны, в складке губ таится немалая горечь. Такой в 1830-х годах нарисовал её гениальный Карл Брюллов. На этом портрете не победительница, упивающаяся триумфом, а человек, философски осмысливающий свою жизнь как путь побед, поражений и утрат.

Да, она осуществила свою мечту. Переломила судьбу, и самодержец всероссийский Александр I, поколебавшись, всё-таки благословил её на поприще для женщины той эпохи небывалое — уход из семьи ради государственной службы. Первой из россиянок заслужила она своими подвигами военную награду, чин офицера и... пожизненную пенсию. То есть была совершенно независима от мужчин — своего отца, мужа, брата, — и это обстоятельство никак не вязалось с законами Российской империи. Как писаными, так и неписаными.

Наверное, цена её свободы была невыносимо велика. Вот это и есть главная тайна Надежды Андреевны. Говорить о ней она никогда не хотела. Возможно, думала, что сверстникам романтического XIX столетия будут скучны дословные исповеди неординарного человека, опередившего своё время, и что, дожив почти до его середины, всё ещё желают они читать лишь возвышенные истории о самих себе...

Нам же, обитателям другого мира, нужны абсолютно все факты и свидетельства. Потому много лет собирала я газетные и журнальные публикации о женщинах на войне, читала и перечитывала книги Дуровой. Но наиболее плодотворными были два последних года, когда появилась возможность изучать материалы Российского государственного военно-исторического архива (РГВИА). Постепенно «белые пятна» в биографии Надежды Андреевны исчезли, разрозненные сведения связались воедино, и новый образ ожил. Получился роман. В нём, как водится, есть авторский домысел. Но может быть, не больший, чем в «Кавалерист-девице», «Игре Судьбы, или Противозаконной любви», в романе «Гудишки», в повестях «Граф Маврицкий», «Людгарда», «Год жизни в Петербурге, или Невыгоды третьего посещения» и других произведениях этой удивительной женщины...

Часть первая

ЧИНОВНИЦА ЧЕРНОВА

1. СЫН

И вот вносят на белой атласной полушке,

пышно убранной дорогими блондами,

прекраснейшее дитя, какое можно себе

представить. Все в свете амуры должны

были уступить ему! Никакое перо не могло

бы в точности описать белизны, полноты,

пленительности форм, нежности, восхищающих

черт лица этого маленького ангела...

С дюжиной валдайских колокольчиков под дугой, на тройке вятских, саврасой масти, лошадок, в расписных санях ехал домой Василий Чернов, чиновник 14-го класса. Он возвращался в Сарапул из Камбарки, где на рождественские вакации гостил у двоюродного брата. Повод для встречи был. Кузен вернул ему деньги, взятые в долг ещё в конце 1801 года под залоговое письмо, но без процентов.

Поначалу с ним в поездку к родственникам собиралась и жена Надежда, да лекарь отсоветовал. Путь лежал неблизкий, а супруга Чернова была на сносях. Ждали они своего первенца, и потому Василий думал сейчас о молодой жене: как она там?

Лошадки бежали по накатанному тракту быстро. За полчаса выходило вёрст четырнадцать, не менее. Но Чернов всё равно изредка постукивал концом своей трости в широкую спину кучера: «Шевелись, братец. Вожжи не опускай!» Тот, не оборачиваясь к барину, щёлкал кнутом.