Психотерапевт спросил тогда Реймонда, всегда ли он мечтал стать полицейским, и он ответил, что нет. Поначалу он хотел стать пожарным и даже поступал в академию, но не сдал экзамен. Тогда психолог поинтересовался, не было ли у Реймонда однополых связей. Реймонд замялся.

— Смелее, — подбодрил его психолог. — Расскажите, как это у вас происходило.

— Когда я работал в полиции нравов, — начал Реймонд, — я обычно заходил в бар, где собирались геи, и шел в туалет. Вставал к писсуару; когда туда заходил какой-нибудь парень, я доставал солонку и насыпал немного соли — ну, как будто солил одно место. Если парень закатывал глаза и хлопал себя по животу, я понимал: его можно арестовывать.

— Вы серьезно? — изумился психолог.

— Послушайте, я люблю женщин, — сказал ему Реймонд. — А вот ее — конкретно ее, Мэри Элис — не люблю. Разве непонятно?

Он ел жареное мясо с помидорами и репчатым луком, запивая пивом. Реймонд совсем не устал, хотя не спал со вчерашнего утра. Он думал, куда бы ему пойти, чтобы дать выход накопившемуся желанию. Ему вновь вспомнилась корреспондентка из «Ньюс», затем — Сэнди Стентон, а потом — шлюхи, что по пятницам всегда стоят на Пайперс-Аллее. У них в сумочках всегда имелись зубные щетки. Они приводили кавалеров в свои модно обставленные квартиры: приглушенный свет, лампы с хромированными абажурами, макраме, шерстяные подушки с бахромой. Девчонки следовали определенному ритуалу: сначала пили вино, потом изображали страсть или, наоборот, невинность, строили ему глазки, просили раздеть их. На всех почему-то оказывались бикини в цветочек, которые впивались в довольно толстые ягодицы. Реймонд всегда удивлялся, почему ни одна из них не носит обыкновенных белых трусов, какие шестнадцать лет назад носили его однокурсницы в колледже. Потом они ложились в постель, на дорогие шелковые простыни, шептали непристойные словечки — Реймонд так и не привык к тому, что они ругаются, хотя в барах такого наслушаешься… Когда очередная случайная знакомая закатывала глаза и томно просила: «Трахни меня, трахни меня. Ну, сделай это со мной, сделай это», — Реймонд думал: а чем я, по-твоему, сейчас занимаюсь? С ними он никогда не терял голову, какая-то его часть всегда наблюдала за происходящим со стороны. Корреспондентка из «Ньюс» назвала его старомодным — нет, старообразным, хотя, возможно, это одно и то же. Что ж, ей не откажешь в проницательности…

Раздался телефонный звонок. Реймонд поднял трубку.

— Лейтенант, — услышал он спокойный размеренный женский голос.

Он сразу узнал Кэролайн Уайлдер.

— Мне стало известно, что вы ищете моего клиента Клемента Мэнселла.

Круз видел ее в зале суда, стройной, одетой во что-то бежевое. Она была симпатичной русоволосой дамой со спокойными манерами, которая защищала преступников.

— Вы могли бы прийти с ним завтра утром? — спросил Реймонд. — В восемь часов.

— У вас ведь нет ордера на его арест. Зачем он вам понадобился?

— Я просто хочу с ним поговорить, — ответил Реймонд.

Долгая пауза.

— Хорошо, — наконец произнесла женщина-адвокат. — Можете побеседовать с ним у меня, в моем присутствии. Если мои условия вас не устраивают, получите ордер, и я приду к вам.

Круз спросил, как найти ее офис. Она назвала адрес — Бирмингем, 555 — и попросила приехать к ней в течение часа.

— Кстати, а где вы узнали мой домашний телефон? — спохватился Реймонд.

Но Кэролайн Уайлдер уже повесила трубку.