— Видимо, АНБ, — не без ехидства заметил судья Голландец. — Но если вас интересовал только Макс Граб, зачем вы записали разговоры еще шестисот семидесяти двух человек?

— Судья, я пришел сюда сообщить вам, строго конфиденциально, что если обвиняемая ограничится требованием представить в суд только одну определенную запись — сделанную двадцать восьмого сентября, — то АНБ, возможно, не будет это требование оспаривать. В противном случае…

— АНБ, возможно, заявит, что подобных записей не существует. И сожжет все кассеты. Так, что ли? И дело с концом?

— Я не вправе это комментировать.

— Бойс! — Бет, скрывшись из поля зрения Секретной службы, говорила по сотовому телефону, подаренному ей одной вашингтонской подругой. Она набрала номер телефона-автомата в Арлингтоне, на самой границе территории, в пределах которой было разрешено передвигаться Бойсу до вынесения постановления по его собственному уголовному делу. — Мне только что звонили. Голландец собирается удовлетворить требование — при условии, что мы ограничимся одной кассетой.

— Замечательная новость. Но…

— Что?

— Неужели тебе не хочется послушать, что записано на остальных шестистах семидесяти двух кассетах?

— Это не к спеху.

— Я хочу прийти в суд, когда ее будут прослушивать. Я изменю внешность. У меня это уже неплохо получается.

— Не выходи из машины. Ради бога, Бойс!

— Твои эсэсовцы хотят меня пристрелить. Видела бы ты, как они на меня смотрят.

— Держись. Ого, ну и сообщение только что передали!

— О чем?

— О Бабетте. Угадай, кто представляет ее интересы?

— Только не…

— Алан Крадман.

Все юристы относились к Алану Крадману с презрением, зная, что он выставляет клиентам счет не только за юридические услуги, но и за выступления с рассказами о подзащитных по телевидению. Как правило, о них он рассказывал минут пять, а остальное эфирное время посвящал рекламе своей очередной книги, каждая из которых была «при всей должной скромности, моей лучшей».

Всего через несколько часов после того, как Макс Граб — по слухам, живший теперь «затворником» то ли в Макао, то ли в Куала-Лумпуре, — нанял его представителем Бабетты, издатель Крадмана объявил, что его книга об этом деле, условно названная «Магнитофонное изнасилование: Как подставили Бабетту Ван Анку», появится в продаже через две недели после окончания процесса.

Вечером накануне того дня, когда Бабетта в сопровождении Алана Крадмана явилась в суд, он ухитрился выступить по всем трем телесетям, а заодно и в полудюжине программ кабельных каналов, в результате чего дополнительная сумма, включенная в его счет, составила около семнадцати с половиной тысяч долларов.

Однако, несмотря на то, что ему все-таки удалось принять участие в заключительной стадии процесса тысячелетия, он столкнулся с тем кошмарным фактом, что главным действующим лицом процесса оказался вовсе не Алан Крадман.

Возможно, восемьдесят процентов американцев и ненавидели Бойса, но смотрели они на него с удовольствием. А за много месяцев, в течение которых Алан Крадман без конца бубнил о том, каким образом он вел бы это дело, его хвастливая болтовня всем надоела до чертиков. Осточертела она и судье Голландцу.

— С позволения суда… — Крадман встал, — …мы просим отсрочки, чтобы подать ходатайство об изъятии из дела этого так называемого доказательства.

— В просьбе отказано.

— Однако, ваша честь…

— Садитесь, мистер Крадман.