Мне хотелось расспросить его о сыне, но я промолчал, не зная, уместно ли мое любопытство.

— Он ушел в море, — сказал он тихо, — и, мы думаем, погиб.

— Точно не знаете?

— Разве можно точно знать, что произошло, когда наши сыновья уходят в море? Может быть, судно захватили пираты. Может быть, сын попал в плен. А может быть, его взяли в рабство в Африке, там немало наших людей.

— Сочувствую вам.

— Ну а теперь умывайся и переодевайся. Обед через час... тогда и поговорим. — Он повернулся, но у порога снова остановился и сказал: — Я не знаю, кто ты и откуда, и мне нет нужды это знать. Но если бы мой сын оказался в чьем-то доме, я бы хотел, чтобы о нем тоже позаботились.

Он вышел, и вскоре служанка — девушка с каштановыми волосами, которая бросала на меня любопытные взгляды, — принесла мне горячую воду и простыни.

Я вымылся и переоделся в платье, которое дал мне хозяин. Взглянув на себя в зеркало, я остался доволен своим видом, хотя был и немало удивлен: вот уже несколько месяцев я не видел своего лица. Юноша, которого я увидел в зеркале, был, несомненно, я, но сильно переменившийся — кожа у меня стала смуглой от загара, я похудел, вытянулся и выглядел значительно старше своих лет. Еще раз взглянув в зеркало, я вышел из комнаты и закрыл за собой дверь.

И вот мы сидим за столом — отец с дочерью и я, бездомный бродяга.

Имя девочки было Эвелина, но ее звали просто Ив. Отца ее звали Роберт Вайпонт. Они жили вдвоем в этом старом господском доме, которому насчитывалась не одна сотня лет, построен он был прочно и красиво, отличался изящной внутренней отделкой.

Мы непринужденно беседовали о том о сем, и только в конце обеда хозяин спросил:

— И что же ты намеревался делать?

— Я пойду в Лондон. Это большой город, там я надеюсь устроиться.

Вайпонт покачал головой.

— В Лондоне много ребят твоего возраста — среди них есть славные парни, но большинство — негодяи. Думается, тебе там придется несладко.

— Я должен сам пробить себе дорогу. У меня нет денег и неоткуда их взять. Я могу рассчитывать только на собственную смекалку и собственные силы.

Он посмотрел на меня и слегка покачал головой.

— Ты слишком молод. Лондонские подмастерья — грубые ребята, а кроме того, чтобы стать подмастерьем, нужно заплатить.

Он подождал, пока служанка наполнит наши стаканы элем, и продолжил:

— Ты много прошел и, разумеется, сильно устал. Не окажешь ли нам честь погостить у нас несколько дней?

Я колебался. С одной стороны, мне очень хотелось принять приглашение, а с другой — я чего-то опасался. Я не знал, с кем имею дело, и, хотя хозяин производил впечатление радушного и доброго человека, я не мог быть уверен в подлинных мотивах его гостеприимства. И кроме того, жестокая изнанка жизни мне уже была хорошо знакома, в какой-то мере я свыкся с ней и боялся, что, если задержусь здесь, слишком разнежусь и потом будет еще труднее.

— Вы ничего обо мне не знаете, — сказал я. — В таверне у меня произошла стычка, и это может принести неприятности вам и вашей семье. Вы ко мне очень добры, но как бы мне ни хотелось остаться, я должен следовать своим путем.

— Ну хотя бы переночуй у нас.

— Если вы так любезны, на ночь я с удовольствием останусь.

Он помолчал минуту, а затем спросил:

— Прости меня за мою назойливость, я знаю, что не должен спрашивать, но ты разбередил мое любопытство: с первого взгляда видно, что ты хорошо воспитан — ты, наверное, учился в хорошей школе?

— Школу я вообще не посещал.