— И все? — настаивал следователь.

— И все. Да в чем дело-то?

— Вам необходимо приехать в Артемов.

Игорю внезапно захотелось к чему-нибудь прислониться, такая слабость его охватила. Этот разговор нравился ему все меньше и меньше.

— Вы могли бы передать телефон кому-то из моих родителей, Константин Евгеньевич?

— Эдуардович, — поправил Греховец. — Нет, к сожалению, выполнить вашу просьбу не могу.

— Почему?

Дожидаясь ответа, Игорь тупо смотрел прямо перед собой. Он не видел людей, не видел подошедшего поезда, не обращал внимания на моросящий дождь, не слышал гнусавого голоса, что-то талдычившего в репродукторы. Он находился там, но вместе с этим где-то далеко.

— Потому что, — донеслось до его слуха, — они мертвы. Я расследую убийство ваших родителей, Игорь Александрович. Выйти на вас было легко. Вы значились в мобильном телефоне покойной гражданки Красозовой как «Сынуля».

Невидимый тупой клинок вонзился в солнечное сплетение Игоря и стал поворачиваться там, наматывая на себя внутренности.

— Сынуля, — повторил он.

Повторил беззвучно. Голоса не было, хотя губы и язык шевельнулись.

— Вы меня слышите? — спросила телефонная трубка.

Если ее выбросить, то, возможно, окажется, что никто не звонил и ничего не сообщал. Вся эта жуть просто почудилась Игорю. Приснилась. Он и сейчас спит. Не случайно люди на перроне выглядят так странно.

Игорь отнял мобильник, посмотрел на него и вернул в исходное положение.

— Как они умерли? — спросил он деревянным голосом.

— Их убили, — ответил следователь Греховец. — Игорь Александрович? Где вы сейчас находитесь? Когда вы сможете приехать?

— Поезд прибывает в восемь утра.

— В таком случае погуляйте где-нибудь до девяти, договорились? Нет, лучше до половины десятого. Квартира опечатана. В девять тридцать я подъеду, мы с вами побеседуем и уладим все формальности. У вас есть ключ от квартиры?

— Есть, — выдавил из себя Игорь. — Как их убили? Кто?

Услышав последние слова, женщина с маленькой девочкой в шапочке с кошачьими ушками остановилась и оглянулась.

— Вы все узнаете на месте, Игорь Александрович, — заверил следователь.

— Я хочу знать сейчас, — произнес со сдавленной яростью Игорь и вдруг закричал: — Кто их убил? За что?

Женщина схватила девочку за руку и поволокла прочь, озираясь. Десятка два пассажиров уставились на Игоря — кто с испугом, кто с состраданием.

Осекшись, он тихо произнес: «Завтра в девять» — и выключил телефон.

Пока он разговаривал, дождь успел намочить асфальт перрона, он был черным, блестящим, в лужах отражалось серое небо. «Пусть бегут неуклюже…», — пропел издевательский голосок в голове. А потом: «К сожаленью, день рожденья…»

Это «к-сожаленью-день-рожденья» преследовало Игоря всю дорогу домой, где бы он ни находился и что бы ни делал: торчал в вонючем тамбуре, стоял в коридоре, уткнувшись лбом в холодное мутное стекло, валялся без сна на верхней полке, уставившись в темноту.

К сожаленью, день рожденья…

К сожаленью, день…

К сожаленью…

Артемов встретил Игоря как старый родственник, которого уже почти не помнишь, а лишь угадываешь в его облике прежние черты. Здесь прошли детство и молодость, но именно что прошли — их больше не было, от них ничего не осталось.