— Здесь, — вполголоса рассказывал Кассан, — доводят до кондиции вещества, замедляющие реакцию нейтронов…

— А Сорбье?..

— Он все контролировал. Его работа начиналась после того, как кончалась работа других. Он, если хотите, суммировал результат.

Лаборатории следовали одна за другой, и Марей почувствовал растерянность. Слишком быстро сменялись картины. Они покинули помещение с высокими потолками, напоминающее зал, под куполом которого двигался мостовой кран, и вошли в огромную комнату с низким потолком, похожую на блокгауз, где, склонившись над пультом в форме подковы, сидел всего один инженер: он следил, как перед ним на стене вспыхивали светящиеся сигналы, скользили непрерывной чередой синие, красные, зеленые огоньки, фосфоресцирующим светом мерцали экраны, дрожали на серебряных циферблатах тонкие, как волоски, стрелки. И всюду тяжелые двойные раздвижные двери из стали, снабженные по краям герметичной прокладкой. Всюду сигналы: «Не входить», «Входите»… А были залы, походившие на внутренность радиоприемника, только несравненно большего размера, или напоминавшие музеи: реакторный зал, циклотронный…

— Пока все это только в стадии становления, — пояснил Кассан. — Мы еще отстаем от американцев, англичан, русских…

— Они в курсе ваших работ?

— Конечно.

— А изобретение Сорбье?

— Им известен его принцип. В этой области секретов нет. В тайне содержится технология. Тот или иной метод может обеспечить перевес на какое-то время, ну, скажем, на год или на два. Метод Сорбье дает нам временное преимущество.

— А не глупо ли было убивать такого ценного человека, как Сорбье?

— Конечно, глупо. Я не верю в преднамеренное убийство.

— Где он работал, когда проводил опыты?

— Сейчас увидите.

Кассан закрыл последнюю бронированную дверь и повел Марея по коридору, напоминающему корабельный: по обе стороны расположены каюты, на потолке — шаровидные плафоны молочного цвета, резиновая дорожка вместо ковра. Они вошли в квадратную комнату. Одну из ее стен целиком занимало окно, сквозь него видна была Сена, нагромождение крыш и бескрайнее небо, почти очистившееся от туч под многоцветной радугой, размытой дождем. Марей медленно обошел комнату… Та же аскетическая обстановка, что и там, в кабинете, где умер Сорбье: ящики с бумагами, картотека, голый стол…

— Ему здесь не нравилось, — заметил Кассан.

— Почему?

Кассан кивнул в сторону Парижа, над которым еще нависала пелена дождя.

— Он не любил, чтобы за ним наблюдали!

— Да... Понятно, — сказал Марей.

— И потом, — продолжал Кассан, — здесь его часто отрывали от дела. Вот взгляните!

Он открыл дверь, и Марей, наклонившись вниз, увидел длинный зал, где работало около двадцати инженеров. Кассан тихонько притворил дверь.

— Его ближайшие помощники, — сказал он.

— Значит, его изобретение, — заметил Марей, — это в какой-то мере результат коллективных усилий?

— Разумеется! Времена Эдисона или Бренли миновали.

— Позвольте, может, я скажу глупость… но в таком случае достаточно было похитить кого-нибудь из этих инженеров или подкупить…

Кассан покачал головой.

— Не имеет смысла. Каждый работает над своей частью программы. Всеми результатами исследований владел только один человек — Сорбье. Цилиндр был плодом его личных изысканий.