Похоже на сюжет для какой-нибудь комедии. Или триллера. Будь осторожен, а то вдруг я у меня проявится какая-нибудь редкая мания и я начну тебя преследовать!
— Признаться, такая мысль уже приходила мне в голову… — задумчиво проговорил Алан и насладился произведенным эффектом — глаза Иви сделались просто огромными. — Но тогда вышло бы, что мировидение, навязываемое Голливудом, побороло мой здравый смысл и интуицию, а мне этого очень не хочется. Так что с мыслью этой я распрощался.
— Мне повезло. Могу и дальше плести вокруг тебя свои сети.
— Какие сети? Интриг или любовные? — поинтересовался Алан.
К его удивлению, Иви покраснела.
— Интриг, разумеется, — пробормотала она. — Я помою посуду. У тебя есть резиновые перчатки?
— Никогда не задавался этим вопросом.
— Извини…
— Ты чего извиняешься?
— Я, наверное, зря напомнила…
— Я похож на человека, который страшно страдает в разлуке с женщиной?
— Не очень.
— Ну так вот, не бери в голову. Перчатки посмотри вон в том ящике, может, найдутся какие-нибудь.
Алан попытался вспомнить, мыла ли Диана посуду в перчатках — и не смог. Он не обращал внимания на такие мелочи.
Стеклянные часы со стрелками-молниями показывали без десяти двенадцать. Поздно уже. Такой долгий день… Такой славный вечер. Правда. Иви — удивительное создание. Сколько же в ней тепла, если она может его вот так щедро раздаривать?
— Пойду постелю тебе постель, ладно?
— Да я и сама могу…
— Нет, не можешь, ты не знаешь, где лежит белье.
Он вышел из кухни. Хорошо, что хоть про белье ему все известно… Он усмехнулся. Хозяин дома, ничего не скажешь.
Спальня в ярком электрическом свете — ночник Алан унес на кухню — выглядела неестественно, будто раздетой. Он с удовольствием, в котором не стеснялся себе признаться, снял любимые Дианины простыни и постелил простые, из тонкого льна. Он любил прикосновение чуть жесткого полотна и запах свежести чистого белья. Пусть Иви будет хорошо. Ей нужен отдых. Она заслужила. Добрая, милая, совсем юная… Нет, что это за мысли? Да, пускай она только-только окончила колледж, но ведь и ему еще двадцать девять. Нашел большую разницу в возрасте…
— Как у тебя хорошо получается! — шутливо восхитилась Иви за его спиной.
Он обернулся. Она стояла в дверном проеме и улыбалась ему. Как непривычно видеть ее в своей спальне. Как непривычно… и как сладко! Черт, что же это такое? Хмель ударил в голову?
— Да, я очень старался. — Алан спрятал внезапно возникшее чувство неловкости за широкой улыбкой. — И вообще… горошину нужно было хорошенько спрятать.
Иви рассмеялась. Алан никогда прежде не слышал у нее этого смеха — легкого, тихого, глубокого. В нем было что-то от мурлыканья кошки. Звонкий, вибрирующий звук… и этот звук дрожью отозвался в его теле. Алан потрясенно смотрел на нее. И как же он раньше не видел, насколько гладкая кожа у нее на щеках, как ярки губы, даже не тронутые помадой, как высока шея, как восхитительно очерчена грудь под тонкой маечкой. Нет, наверное, видел, но запрещал себе замечать…
— Что-то не так? — тихо спросила Иви.
— Нет… так.
Он неотрывно смотрел на жилку на ее шее. Она вздрагивала все чаще. Наверное, кровь по их венам течет с одинаково безумной скоростью. Еще не зная зачем и страшась задать себе хоть один вопрос, Алан коснулся ее запястья. Сомкнул пальцы вокруг него.
Иви напряглась, как натянутая тетива.
— Я… проверить, — хрипло сказал он и нашел ее губы.
8
Алан проснулся очень рано, проснулся сам, чего с ним не бывало в будни уже очень давно, да еще и с ощущением абсолютного и примитивного счастья — примитивного потому, что природа его была исключительно в приятном физическом ощущении. |