— У меня есть решение астраханского правительства на эту землю, — Оганесов хряснул каблуком своего роскошного башмака, будто конь копытом, во все стороны полетели маслянистые комья.

Сопровождавшие Оганесова люди приняли крик хозяина за команду и дружно сунули руки за пазуху. Папугин раздвинул губы в легкой сожалеющей улыбке. Рядом с ним незамедлительно выросли четыре автоматчика. «Красные пиджаки» переглянулись. Оганесов неприятно подвигал нижней челюстью.

— Что автоматы! — воскликнул он с пафосом. — Автоматы — это фи! Я ими могу вооружить целую дивизию! У меня их больше, чем вы привезли из Баку на своих железных черепушках, — Оганесов вновь назидательно помотал в воздухе пальцем. — Советую вам, полковник, уносить отсюда ноги подобру-поздорову.

— Не полковник, а капитан первого ранга, — поправил его Папугин.

— Мне все равно, я в ваших лычках не разбираюсь.

— Не в лычках, а в звездочках.

— Полоски на погонах — это тоже лычки.

— Не лычки, а просветы.

— Повторяю — мне все равно! — в голосе Оганесова задребезжали раздраженные нотки. — Еще раз советую вам, полковник, поскорее убираться отсюда.

— Капитан первого ранга, — вновь невозмутимо поправил его Папугин.

— Иначе земля загорится у вас под ногами!

— Предупреждение принял, — Папугин наклонил голову, не выдержав, улыбнулся язвительно, скосил глаза на выстроившиеся в ряд корабли бригады — внешне небольшие, проигрывающие в размерах крупным океанским утюгам, но неплохо вооруженные — лишь один ствол маленькой корабельной пушки запросто мог перерезать пополам все роскошные «бээмвушки» приехавших на разборку «красных пиджаков».

Оганесову пришлось отбыть ни с чем.

— Ну и какое твое впечатление, Владимир Константинович? — спросил Папугин у начальника штаба.

— Будет маленькая война.

— Пусть будет. Поступим по-наполеоновски: для начала ввяжемся в драку, а там — посмотрим.

Война войной, политика политикой, лай различных групповых, национальных и прочих лидеров лаем, а военные должны стоять в стороне от всего этого. Надо было устраиваться, обживаться.

Под жилье бригаде выделили сложенный из старых кирпичей хоздвор, в котором когда-то располагался профилакторий, специализировавшийся на принудительном лечении алкоголиков, — тут, казалось, даже стены пропахли перегаром.

Жить в этом помещении было нельзя, но иного выхода не было, просто не существовало — в этом старом кирпичном бараке надлежало жить. Надо было только основательно этот хлев вычистить, выскоблить, вымыть. За это пришлось взяться женам офицеров.

Командовала «парадом» жена Никитина Лена — подвижная говорливая толстушка с веселыми глазами и рано увядшим лицом: тяжело далось рождение двух детишек, смерть отца, похороненного в Баку, два переезда.

Капитан-лейтенант Никитин уже служил в СНГ — в городе Вентспилсе и был оттуда изгнан вместе с коллегами-пограничниками. Только изгнание происходило более цивилизованно, чем в Баку, — выдавливали не так откровенно, и то, что надо было заплатить пограничникам, — заплатили. Без всяких проволочек, без изюмных восточных улыбок и требований предъявить несколько десятков никому не нужных справок.

Но все равно переезд есть переезд. Это всегда — потеря. Не говоря уже о том, что всякий переезд на новое место равен двум пожарам и одному наводнению. Через год после переезда из Вентспилса в Баку Никитиных попросили и из Баку.

Лена Никитина возглавляла женсовет и занимала едва ли не единственную женскую должность в штабе бригады — была инструктором по работе с семьями военнослужащих.