Прибыл обед. Мы замолчали, изучая еду и пытаясь угадать, что это такое. Рис и пюре из бобов, что-то свернутое, с вытекающим сыром. Я узнала тамале, лепешку из кукурузной муки, приготовленную на пару, потому что она была завернута в кукурузный лист. Это была настоящая еда — без петрушки и без дольки апельсина для красоты. Моя тарелка была такой горячей, что ею можно было бы гладить белье. Из кухни появился повар, застенчиво неся стопку дымящихся лепешек, завернутых в полотенце.

После больничной еды мои вкусовые пупырышки жаждали острых ощущений. Я набросилась на еду, останавливаясь только для того, чтобы высосать очередное холодное пиво. Все было превосходным, вкус, который заставляет тебя застонать от удовольствия.

Я достигла финишной линии немного раньше Дица и вытерла рот бумажной салфеткой.

— А как насчет вашей матери? Где она была все это время?

Он пожал плечами, с полным ртом, ожидая момента, когда сможет говорить.

— Она была там. И бабушка тоже. Мы вчетвером путешествовали в стареньком фургоне, с коробкой передач сзади. Всему, что я знаю, меня научили мама и бабушка в движущейся машине. География, геология. Мы покупали старые учебники и работали с ними. Они обычно пили пиво и шутили, хохотали, как сумасшедшие. Мне это нравилось, и учиться было весело. В класной комнате я мог зачахнуть от тишины.

Я улыбнулась.

— Вы, наверное, были таким мальчишкой, которых я боялась в школе. Мальчики меня озадачивали. Я никогда не понимала, откуда они такие берутся. Когда я училась в пятом классе, мы каждую пятницу устраивали спектакли. Придумывали на ходу и репетировали в гардеробной. Девочкам всегда нравились истории, полные трагедий и самопожертвования.

Мальчики дрались на мечах и шпагах и издавали ртом всякие звуки. Они шатались, опирались о стену и падали мертвыми. Я не могла понять, почему это доставляло им удовольствие. Мне не очень нравилось, что делали девочки, но у них, по крайней мере, людей не протыкали воображаемыми рапирами.

Он улыбнулся.

— Вы выросли в Санта-Терезе?

— Я прожила там всю жизнь.

Он покачал головой в притворном восхищении.

— Я даже не могу перечислить все места, где был.

— Вы служили в армии?

— Не довелось, Бог миловал. Я был слишком молод для Кореи и слишком стар для Вьетнама.

В любом случае, не уверен, что прошел бы медкомиссию. У меня в детстве был ревматизм…

Вернулась официантка и начала убирать наши тарелки.

— Вы не могли бы сказать, где туалет? — спросила я ее.

— Спасибо, — ответила она, счастливо улыбаясь и ставя посуду на поднос.

— Эль куарто де дамас? — помог Диц.

— О, си, си!

Она посмеялась, поняв свою ошибку, и показала в сторону кухни. Я отодвинула стул. Диц сделал движение, как будто собирался меня сопровождать, но я его остановила.

— Господи, Диц. Всему есть предел, знаете?

Он согласился, но я заметила, что он внимательно наблюдает, как я иду к задней двери.

Дамы делали свои дела в кладовке для швабр. Моя руки, я увидела себя в осколке зеркала над раковиной. Я выглядела хуже, чем накануне вечером. Мой лоб был черно-синим, синяки вокруг глаз — цвета лаванды. Красные полоски под глазами заставляли их выглядеть так, как будто у меня коньюктевит. Сухой климат пустыни подействовал на мои волосы, заставив их выглядеть как мусор, выметенный из-под кровати. Не могу поверить, что я была на публике и люди не визжали и не показывали на меня пальцем. В голове у меня снова застучало.

Когда я вернулась к столу, Диц уже расплатился.

— С вами все в порядке?

— У вас случайно нет ничего от головной боли?

— У меня есть Дарвосет в машине.