Вирджиния Эндрюс. Сад тенейДоллангенджеры – 3
Я хранила его на столике, сделанном из дуба, под оконной рамой витражей моей спальни. Солнце, пробивавшееся через затемненные оконные стекла, всегда окутывало крошечную вселенную мягкой радужно-небесной оболочкой и придавало лицам членов изображенной в миниатюре семьи счастливое выражение. Даже кухонная прислуга и лакей, одетый в белую ливрею, который стоял возле входной двери, и няня в детской — все они были преисполнены удовольствия. Все было так, как и должно было быть всегда в счастливой семье — на что я так пылко надеялась и молилась, чтобы это когда-нибудь сбылось и в моей жизни. В этом миниатюрном мире не было теней, ибо даже в ненастные дни, когда облака мрачно нависали над домом снаружи, затемненные окна детской чудесным образом превращали свет в радугу. Реальный мир, мой собственный мир, казался мне всегда серым, в нем не было радуг. Он был серым для моих глаз, которые все называли слишком суровыми, он был серым для моих надежд, он был серым для старой девы, на которую так и не пал выбор в колоде карт. В свои двадцать четыре года я была старой девой, лишенной каких-либо надежд на будущее. Казалось, я отпугивала подходящих женихов своим ростом и интеллектом. Мне казалось, что радужный мир любви, брака и детей будет оставаться недоступным для меня, как и тот кукольный домик, которым я восхищалась, поскольку лишь в воображении надежды мои обретали крылья. В своих фантазиях я была хорошенькой, беспечной, очаровательной, как и другие молодые женщины, с которыми я встречалась, но так и не смогла подружиться. Моим уделом было одиночество, заполненное книгами и грезами. И хотя я никому не говорила об этом, но в душе меня не покидала та надежда, что оставила мне мама перед самой кончиной: «Жизнь очень похожа на сад, Оливия. А люди подобны крошечным семенам, взращенным любовью, дружбой и заботой. И если уделять им достаточно времени и заботиться о них, они распустятся великолепными цветами. А иногда и старое, заброшенное где-то в уголке двора растение вдруг неожиданно расцветет. И эти цветки окажутся самыми прекрасными, самыми нежными цветками на свете. И ты окажешься таким цветком, Оливия. Может быть, пройдет достаточное количество времени, но твой расцвет еще впереди». Как мне не хватало сейчас моей мамы, никогда не терявшей надежды. Мне было шестнадцать, когда она умерла — именно тогда, когда мне так были необходимы эти наши женские беседы с ней о том, как завоевать сердце мужчины, как стать похожей на нее: почтенной, знающей и все же остающейся женщиной во всех отношениях. Моя мама всегда была в гуще всех дел, во всех делах она знала толк и брала руководство на себя. Она преодолевала все трудности, но на смену одним всегда приходили другие. Мой отец был доволен тем, что она была занята делом. И не важно каким. Он часто заявлял, что если женщины и не занимаются серьезным делом, это отнюдь не означает, что они бездельничают. У них могли быть свои «женские дела». Но когда пришел мой черед, именно он уговорил меня поступить в бизнес-школу. Мне казалось вначале разумным и правильным, что я стану его личным бухгалтером, что он выделит мне уголок в своем рабочем кабинете, так соответствующем его мужскому началу; в комнате, одна стена которой была увешана оружием, а другая фотографиями, изображающими его вылазки на рыбалку и на охоту; в комнате, пропахшей дымом сигар и виски, с темно-коричневым ковриком, самым изысканным из всех ковриков в доме. Он освободил для меня угол своего огромного письменного стола из черного дерева, где можно было работать над актами, вести учет хозяйственной деятельности, рассчитывать зарплату сотрудников, а также домашние ра сходы. Работая с отцом, я всегда ощущала себя скорее его сыном, чем дочерью. Я старалась доставить радость отцу, который всегда мечтал о сыне, но, казалось, что мне не суждено было стать его идеалом. |
