Джеймс Баллард. Садок для рептилий
— Они напоминают мне гадаринских свиней, — объявила Милдред Пелам. Прервав осмотр битком набитого пляжа, подступавшего к террасе кафетерия, Роджер Пелам взглянул на жену. — Почему ты так говоришь? Какое-то время Милдред продолжала читать, потом опустила книгу. — Ну, а разве нет? — риторически спросила она. — Они похожи на свиней. Пелам едва улыбнулся при этом слабом, но характерном проявлении мизантропии. Он внимательно посмотрел на торчавшие из шортов собственные белые коленки, на полные руки и плечи жены. — Все мы похожи, — уклончиво согласился он. Вряд ли однако кто-нибудь мог слышать слова Милдред и обидеться на них. Они сидели за столиком в самом углу, спиной к сидевшим впритык друг к другу сотням посетителей, поглощавших на террасе мороженое и кока-колу. Глухой говор голосов заглушали бесконечные репортажи из транзисторных приемников, пристроенных между бутылок, и доносившиеся из-за дюн далекие звуки с площадки аттракционов. Чуть ниже террасы был расположен пляж, усеянный множеством распростертых фигур и тянувшийся от самой воды до шоссе, проходившего позади кафетерия, исчезая дальше за дюнами. Не видно было ни песчинки. Даже у кромки воды, которая в этот час затишья между приливом и отливом еле-еле плескалась, покачивая старые сломанные коробки из-под сигарет и другой мусор, на самом краю пляжа, толкалась, скрывая серый песок, толпа ребятишек. Снова глядя на пляж, Пелам понял, что недобрые слова жены не что иное как чистая правда. Повсюду в воздухе торчали голые ляжки и плечи; свернувшись кольцами, по песку раскинулись руки и ноги. Несмотря на солнце и довольно длительное пребывание на пляже, кожа у многих по-прежнему оставалась белой, в лучшем случае сделалась ярко-розовой, словно ошпаренная. Они беспокойно копошились в своих норах в безнадежной попытке устроиться поудобнее. Обычно зрелище теснящейся и толкающейся чрезмерно обнаженной плоти, отдающей отвратительным букетом застарелого крема для загара и пота (глянув вдоль пляжа, простиравшегося до далекого мыса, Пелам, как наяву, увидал в воздухе зловонное излучение, поддерживаемое снизу гомоном десяти тысяч транзисторов, гудевших, словно несметный рой мух), заставило бы его тотчас повернуть прочь по первой же ведущей от моря дороге на скорости в сто километров в час. Но на сей раз обычная неприязнь Пелама к скоплениям народа почему-то улетучилась. В присутствии такого множества людей (он уже подсчитал, что на пятимильном отрезке пляжа он может видеть более 50 тысяч человек) он испытывал странное оживление и не хотел покинуть террасу, хотя было уже три часа, и ни он, ни Милдред ничего не ели с самого завтрака. Стоит только встать, и назад этих мест в уголке ни за что не получишь.
«Едят мороженое на пляже Эхо…» — размышлял он про себя. Он поиграл стоявшим перед ним пустым стаканом. К его стенкам пристали волокна синтетической апельсиновой мякоти, между которых, жужжа, лениво ползала муха. Море было гладкое и спокойное, непроницаемый серый диск, но в миле от берега, словно пар над ушатом, низко, у самой воды висел туман. — У тебя разгоряченный вид, Роджер. Отчего ты не пойдешь искупаться? — Можно. Знаешь, странная вещь. Из всех людей на пляже никто не купается. Со скучающим видом Милдред кивнула. Крупная, инертная женщина, она, по-видимому, была бы вполне довольна просто посидеть на солнышке и почитать книжку. Однако она-то и предложила поехать на пляж и ради исключения удержалась от обычной воркотни, когда они попали в первую большую пробку и принуждены были выйти из машины и пройти две оставшихся мили пешком. Пелам десять лет не видел, чтобы она так ходила. — Странно, — сказала она. |
