С вершины высокого, с белеными каменными перилами крыльца открывался вид практически на весь участок. Сквозь не слишком густые ветви старых деревьев проглядывали оба новых дома, сторожка садовника неподалеку от гаража и ворот.

Софья Тихоновна легонько подтолкнула Наденьку в спину:

– Пойдем?

– Идите, я сейчас. Очечницу на столе оставила.

Неловко повернувшись, – колено хрустнуло, заныло! – Надежда Прохоровна заковыляла обратно в дом. Медленно прошла прихожую: Вера Анатольевна, сгорбившись, упирая локти в живот и поджав ноги, скорчилась в кресле.

– Э! Анатольевна! Тебе чего – плохо?! – забеспокоилась Надежда Прохоровна. Заторопилась, ходко подбежала к хозяйке.

Не разгибая спины, Вера Анатольевна повернула к гостье лицо.

Едва только попав в этот дом и увидев архитекторскую вдову, Надежда Прохоровна сразу нашла объяснение всем намекам и неловким лепетаниям Софочки.

Надежда Прохоровна не боялась – и Софа об этом знала – ни Бога, ни черта, ни милиционера, ни троллейбусного кондуктора.

Она сама мало кому спуску не давала!

Но вот в присутствии эдаких вот дамочек на Надю нападала непривычная немота. Язык лежал во рту – ни тпру ни ну. Валялся обморочным студнем, шепелявил, в лучшем случае косноязычно мямлил. Стыдобушка.

И главное – перед кем?! Надежда Губкина таких вот дамочек, что онеметь заставят, на дух не выносила!!

Сидят, понимаешь ли, в заводоуправлениях, – фу-ты ну-ты, ножки гнуты! – бумажки невесомые перебирают, а перед рабочим человеком нос дерут!

Белоручки!

Ругалась, кипятилась, но все в душе, но все в душе. Могла отчитать вслух где-нибудь в безликой очереди за дефицитной банкой лосося в томате, в заводоуправлениях не успевала конфузливый пот со лба утирать. Робела перед белоручками до полной омерзительной немоты, до немочи в ногах.

Такая вот напасть. Проклятие какое-то.

И получается, как ни крути, хозяйка дома Вера Анатольевна относилась к типу женщин, перед которыми Надежда Губкина смущалась исключительно. Не просто белоручка (секретарша с десятилеткой) – об