Снова сильные разрушения. Жители, кажется, бежали в большой спешке. Нередко какой-нибудь дом еще выглядит снаружи весьма хорошо и уютно, однако стоит заглянуть в окна, как перед глазами предстает картина чрезвычайного беспорядка. Коровы с переполненным, вздутым выменем стоят на лугах, откуда доносится их жалобное мычание. Лишь по дорогам тянутся войска, иначе вымерший и обезлюдевший ландшафт выглядел бы совсем призрачно. Вскоре, после того как мы построились, мимо проследовал генерал, и мы узнали, что вместо Буйона, куда уже были отправлены квартирмейстеры, мы еще сегодня должны будем добраться до Гивонна. Это было уже второе подобное вмешательство в наш переход.
В лесу перед Фай-ле-Венером нам повстречалась колонна более чем четырех тысяч пленных, — в основном это были цветные, — подобно какому-то костюмированному и этнографическому показу они продефилировали мимо нас. Среди них находились и несколько европейцев, в большинстве своем с медалями за Мировую войну и уже седовласые. После сильного ливня мы устроили привал на еще влажном лугу.
Всю вторую половину дня мы продвигались дальше через обширный Арденский лес, то поднимаясь в гору, то опускаясь под гору. Через французскую границу — поскольку в отсутствие командира я как раз вел батальон, то послал связного напомнить Спинелли отметить это событие кличем «Ran wecke!». На пути все новые сгоревшие автомобили, сбитые самолеты, могилы, домашняя утварь. Повозки беженцев похожи на корабли; видны обломки предметов, словно морем выброшенные на берег там, где они потерпели крушение. И мертвые лошади — проходя мимо одной, сплошь усыпанной мухами, посыльный заметил: «Прямо кипит изнутри», — чем весьма удачно выразил состояние, в котором она находилась. Посреди этого хаоса уже тянутся мощные кабели, на которых в некоторых местах висят маленькие таблички, грозящие смертью каждому, кто повредит их. Это — нервные стволы армии. Во время одного из привалов я осмотрел небольшое, добротно возведенное укрепление, которое, видимо, для сдерживания бронемашин, удачно располагалось на изгибе шоссе. Грациозные орудия, еще подкарауливая, смотрели из амбразур, кучи гильз были разбросаны вокруг них. Потом — на позициях, огибавших укрепление, пока внезапная мысль о том, что перед ними, должно быть, заложены мины, не испортила мне изучение.
Через Буйон, над которым на горе возвышалась крепость. В черте города развороченные дома, развалины длинных улиц, особенно в районе старого моста в центре. Мимо прошли люди с бутылками вина; я отрядил Рэма на велосипеде, чтобы разнюхать источник; он вернулся обратно с несколькими бутылками бургундского. По его рассказу, он побывал на каком-то армейском складе, в подвале которого восседала изрядно подвыпившая компания. Вообще, надо заметить, вдоль всего продвижения в сторону противника стояли бутылки из-под шампанского, бордо и бургундского. Я насчитал, по крайней мере, по одной на каждый шаг, не говоря уже о местах лагерных стоянок, которые выглядели так, как будто их оросил бутылочный дождь. Ну, да это, пожалуй, уже стало традицией кампаний во Франции. Каждому вступлению германских войск сопутствует преизобильное возлияние, как его устраивали боги Эдды и перед которым не устоят никакие запасы.
Квартира в Гивонне, с общим размещением в замке, в городе сильное разорение; нередко в тех местах, где стояли дома, видны лишь чудовищные, заполненные желтой водой воронки. В парке — свежие могилы немецких солдат медико-санитарной службы, погибших там в результате прямого попадания бомбы. Автомобиль владельца вверх колесами лежит в замковом пруду. Я спал на полу в детской рядом с полкой, уставленной книгами, и на сон грядущий полистал школьные тетрадки.
БУЛЬЗИКУР, 27 мая 1940 года
В восемь часов выступление. Вокруг царит мертвая тишина, которая поразила меня еще в Бельгии. Пустынный ландшафт, только солдаты, с лошадьми и повозками влекущиеся вперед по дорогам, оживляют его. |