Камин, мелкий, очень незначительного, какого то извинительного размера, был выложен диким камнем, на полке сверху стояли красивые фотографии Кулика и кинопродюсерши, в затейливых рамках, даже золотых. В углу темнел копчёным ликом Николай угодник и светилась лампадка с карамельным стёклышком: ныне, присно и во веки веков – аминь. Была ещё бордовая картина с рамой как бы из музея с платиновой табличкой и громадные лосиные рога.

Кулик неслышно подкрался сзади и сжал мои ягодицы. Я вздрогнула, он хрипло прорычал мне в затылок, дохнув коньяком. Понятно – переходим к главному номеру программы. Мимоходом подумалось: будь Кулик маньяком, он запросто мог бы укокошить меня здесь. Зарезать? – не, это вряд ли, жалко паласа, кремового с густым ворсом; скорее, стал бы душить – повалил на пол, сам сверху, полиэтиленовый пакет на голову…

– Раздевайся! – приказал тихо.

Сел в кресло – развалился, в левой руке бутылка коньяка, правой расстегнул молнию на штанах, просунул туда ладонь.

Я вышла на середину комнаты. Через голову, вывернув наизнанку, стянула чёрный свитер. В окне отразилось бледное тело с чёрной полоской лифчика. Снаружи хлестал ливень, грохот стоял адский, никогда не думала, что обычный дождь может так шуметь. Спустила джинсы. Неловко путаясь в тесных штанинах, сняла.

Кулик механическим жестом подносил бутылку к губам и отхлёбывал из горлышка, его глаза становились темнее и будто ярче. Он смотрел пристально, не отрываясь, словно боялся что то упустить. Снаружи заворчал гром. Я расстегнула лифчик и кинула в него, целясь в лицо. Промахнулась. Лифчик повис на спинке кресла. Инстинктивно прикрыла соски ладонями. Было зябко, стыдно и скучно. Смертельно захотелось выпить.

Изображая руками смутно гавайские жесты, я медленно приближалась к креслу. Больше всего мне хотелось сдохнуть или хотя бы на время исчезнуть. Оба желания являлись невыполнимы в силу причин, не зависящих ни от кого из присутствующих: тут, там и далее везде – до самого конца вселенной.

5

Дальнейшее описывать тошно: тело, голубоватое от обильно растущих повсюду (даже на лопатках и плечах) седоватых волос, неубедительная татуировка на предплечье – что то брутальное с кинжалами и цепями – выпирающий живот при всеобщей худобе – Кулик яростно срывал с себя одежду, отбрасывал её; одновременно хватал меня за ляжки и ягодицы и пытался рывком насадить на воображаемый фаллос, поскольку реальный напоминал скорее земноводное – мелкое и квёлое – а уж никак не сакральный символ мужской силы и могущества. Символ по калибру оказался покрупнее «свистульки», но до «пушки» явно не дотягивал. Кажется, такой размер квалифицировался Рудневой как «дудка».

К тому же нам так и не удалось растормошить его (да, слово «дудка» мужского рода). Кого тут винить – Кулика или меня не знаю, но на протяжении всего действа «дудка» вёл себя снисходительно, словно делал нам одолжение. Интерес проявлял, но весьма вялый. Несколько раз ехидно вышмыгивал из меня.

Мы барахтались сперва на диване. Кулик сипло хрипел, я задыхалась под его весом. Напоминало это неумелую драку. Его неказистое тело состояло из острых углов. Воняло коньячной сивухой, потом и приторным одеколоном.

Когда мы сползли на ковёр, Кулик завалился на спину и усадил меня сверху. В две руки нам удалось заправить «дудку» в меня. Для подъёма духа я начала восторженно стонать и закидывать назад голову. Кулик уже рычал совсем по звериному, очевидно, тоже пытаясь как то воодушевить себя. Я азартно елозила взад вперёд, «дудка» продолжал выскальзывать.