Некоторые из них стояли терпеливо за лотком с убогим набором фруктов, жуя что-то и подремывая в ожидании покупателей. Заработав несколько песо, они отправлялись за десять, двадцать, а то и сто километров, на плоскогорье. Склоны гор представляли собой шевелящееся скопление трущоб. На одном из поворотов Малко заметил огромный плакат с портретом усача в военной форме под гигантским лозунгом, написанным красными буквами: «Победить или умереть с Банзером».
Вечно эти идиотские клятвы. Банзер уйдет, как и его предшественники, сто восемьдесят три президента, а индейцы и не заметят его исчезновения. В этом богом забытом уголке земли революции совершаются так же периодически, как смена времен года. Между двумя революциями каждый лидер старался чем-нибудь новым стряхнуть с туземцев их обычную апатию.
На зеркале заднего обзора такси висел флажок Боливии с надписью по диагонали: «Боливия требует вернуть ей море».
Дело в том, что несчастные боливийцы вот уже целый век требуют вернуть им выход к морю, захваченный когда-то чилийцами. А те и в ус не дуют. И вот ежегодно здесь устраивается «неделя моря», во время которой расцветают лозунги и воинственные заявления. А затем все затихает до следующего года. В ходе такой вот недели одно из предыдущих правительств на волне патриотических чувств приступило к строительству огромного отеля «Литораль» («Прибрежный») на улице Прадо, этих Елисейских полях Ла-Паса, но... из-за нехватки средств стройка была законсервирована. Как и вся Боливия.
Четыре миллиона ее жителей, рассеянных на территории, в два с половиной раза превышающей Францию, постепенно погрязают в средневековье, ежегодно отмечая очередную революцию. Такси, везущее Малко, проехало перед гигантским зданием «Комибол» (Горнорудная комиссия Боливии) и, выехав на проспект Камачо, остановилось.
– Вот и отель «Ла-Пас», – сказал водитель.
Он разглядывал сидевшего напротив американца и думал, что нечасто можно встретить мужчину, столь безобразно одетого: бутылочного цвета брюки, синяя куртка и желтая рубашка. Но самым ужасным был его голос: гнусавый, сварливый, скрипучий, с отвратительным нью-йоркским акцентом. Весь его облик был преисполнен вульгарности, от курносого носа и до выпученных глаз за стеклами очков. Помещения конторы затерялись на третьем этаже полуразвалившегося здания без каких-либо вывесок. Ведь ЦРУ еще не оправилось после ущерба, нанесенного предыдущими правителями.
Равнодушным тоном Кэмбелл спросил, как прошло путешествие, извинился, что не смог прислать машину.
– Высота! Провалы в памяти. Здесь это часто случается.
Он машинально вертел в руках телекс, извещающий о поездке Малко в Ла-Пас. Несмотря на столь полное отсутствие вкуса, он был одним из лучших агентов ЦРУ в Южной Америке. До этого он долго прожил в Уругвае, где отличился в кампании против тупамарос.
Отдышавшись, Малко спросил:
– Вам известно, зачем я приехал? Вы можете организовать мне встречу с министром иностранных дел боливийского правительства?
Джек Кэмбелл смотрел на него со странным выражением:
– По-моему, вы напрасно сюда приехали, – сказал он, гнусаво растягивая слова.
Малко посмотрел на американца с гневом и недоверием:
– Напрасно?
Собеседник криво улыбнулся.
– Клаус Хейнкель покончил с собой два дня тому назад. Сегодня – похороны.
В рамочке было помещено заявление майора Уго Гомеса, начальника тайной полиции, о том, что дело Клауса Хейнкеля закрыто и что правду об этом немце из Ла-Паса так, вероятно, никогда узнать и не удастся.
Малко взглянул на подпись под статьей: Эстебан Баррига. Похороны состоятся в церкви Сан-Мигеля де Колакото.
– Так что вы зря сюда приехали, – повторил своим гнусавым голосом Кэмбелл. |