— Я пойду готовиться к отъезду, — промолвила она. Сам Хоукмун уже был в дорожном костюме. — А вы с отцом, видимо, станете дожидаться гостя?

Он кивнул.

— Думаю, что да. Хочется надеяться, что…

— Не слишком на это рассчитывай, любимый. Едва ли он принесет нам вести от Манфреда и Ярмилы.

— Ты права.

И, улыбнувшись отцу, Иссельда вышла из комнаты. Граф Брасс подошел к столу из полированного дуба, на котором стоял поднос, и взял в руки кувшин с вином.

— Не желаете ли выпить со мной напоследок, Хоукмун?

— С удовольствием.

Хоукмун принял из рук графа резной деревянный кубок. Он с удовольствием сделал первый глоток вина, удерживаясь от искушения вновь подойти к окну и попытаться разглядеть всадника.

— Сейчас, как никогда, я сожалею о том, что с нами нет Ноблио, который мог бы дать добрый совет, — промолвил граф. — Все эти разговоры об иных мирах и плоскостях, о разных возможностях и покойных друзьях, которые могут по-прежнему быть живы, — все это попахивает оккультизмом. Я всегда относился презрительно к подобным суевериям и терпеть не мог всякие псевдофилософские умствования. Но, увы, у меня не тот склад ума, который позволяет с легкостью отличить шарлатанские бредни от подлинной метафизики.

— Надеюсь, вы не усмотрите в моих словах насмешки или разыгравшегося воображения, но у меня есть все основания надеяться, что однажды Ноблио вновь окажется с нами.

— В этом и состоит разница между нами, полагаю, — заметил граф Брасс. — Даже когда острота ума вернулась к вам, вы продолжаете питать надежду. Я же давно отказался от подобного утешения… По крайней мере, сознательно. Вы же, Хоукмун, не устаете искать подтверждений вашей веры в лучшее.

— О да, на протяжении многих жизней.

— Простите, что?

— Я говорю о своих видениях, об этих странных грезах, в которых я имел множество различных воплощений. Я думал, все это плоды безумия, но теперь я в этом уже не уверен. Вы знаете, они ведь по-прежнему приходят ко мне.

— Однако с того дня, как вы вернулись сюда с Иссельдой, вы об этом и словом не обмолвились.

— Дело в том, что они больше не мучают меня, как прежде, но от этого не сделались менее реальны.

— Каждую ночь?

— Да. Каждую. Элрик, Эрекозе, Корум — это самые частые из имен, но есть и другие. И порой я вижу там Рунный Посох, а иногда — Черный Меч. Все это имеет какой-то смысл. А когда я остаюсь один, особенно выезжая на прогулку на болота, мне случается встретить их и наяву. Лица, знакомые и незнакомые, являются перед моим внутренним взором. Я слышу обрывки слов и чаще всего одно выражение, которое почему-то особенно пугает меня. Это — Вечный Воитель… В былые времена я мог бы поклясться, что лишь безумец может считать себя полубогом.

— И я тоже, — подтвердил граф, наливая Хоукмуну еще вина. — Однако разве не бывает так, что герои становятся полубогами? Может быть, миру просто больше не нужны герои?

— Нормальный мир наверняка мог бы без них обойтись.

— Мне сдается, что нормальным мир может быть только тогда, когда в нем нет людей, — граф Брасс невесело усмехнулся. — Полагаю, именно мы делаем его таким, какой он есть.

— Если человек способен исцелиться, тогда то же самое должно быть справедливо и по отношению ко всему роду людскому, — возразил Хоукмун. — И если, как вы говорите, у меня и впрямь есть какая-то вера, граф Брасс, то именно эта мысль и укрепляет ее.