Не принимая идеи революционного преобразования действительно­сти, герои Мордовцева отказываются от рахметовского пути, снижают, обедняют революционную суть наследия Чернышевского. Мордовцев непосредственно отразил идейный перелом в сознании части радикальной интеллигенции, которая в условиях отсутствия революционной ситуации видит свою цель не в подготовке немедленного переворота, а в отказе от «политики», в воспитании «новых людей» из гущи народной, мирном слия­нии с нею: «Мы идем в народ не с прокламациями, как делали наши юные и неопытные предшественники в шестидесятых годах... Мы идем не бунты затевать, не волновать народ и не учить его, а учиться у него терпению, молотьбе и косьбе... Мы не верим ни в благотворность французских и испанских революций, ни в благодетельность удобрения земли человече­ской кровью... Мы просто идем слиться с народом; мы бросаем себя в зем­лю, как бросают зерно, чтоб зерно это взошло и уродило от сампят до самсто...»

Придя на смену революционерам шестидесятникам, народники на опре­деленном этапе отказываются от прежних форм политической борьбы, видя свою цель в мирной социалистической пропаганде, организации школ, артелей, укреплении крестьянской общины, которая представлялась им антагонистом капиталистического и сердцевиной будущего социалисти­ческого строя. Но глубокую революционность духа лучшей части народни­ков, присущую для семидесятников, писатель увидеть и показать не сумел.

В центре романа — образ Стожарова, сильной, «критически мыслящей личности», в котором воплощаются черты борца за «прочное человеческое счастье и человеческую свободу». Как отмечалось исследователями, во вре­мена интенсивных поисков новых форм общественной борьбы литературные персонажи, претендующие на роль революционных деятелей, часто выгля­дят противоречивыми, ходульными, декларативными. Это в полной мере относится к Стожарову с его декларациями, колебаниями от материализма Чернышевского к позитивизму Конта, от обличения новых «хозяев жизни», которые «сосут из народа соки еще злобнее, чем это делали прежде поме­щики», — до призывов к «совести» кровососов «сундучников»...

Правдиво в целом воссоздавая картины «опрощения» народнической интеллигенции, ее попытки «слиться с народом», Мордовцев как писатель-реалист показывает, что с самого начала эта затея была обречена. Народни­ки остаются чужими и непонятными для крестьян.

В романе «Знамения времени», написанном на остро актуальном мате­риале, правдиво отражены настроения, идейные поиски части народниче­ской интеллигенции. Однако их взгляды, нередко страдающие иллюзиями проповеди «теории малых дел», неправомерно выдаются за общую тенден­цию. При этом осталось незамеченным растущее стремление народнической молодежи активизировать борьбу революционными методами. Надуман­ными представляются многие сентенции славянофильского характера, не­мало в произведении и просто слабостей художественного плана.

И несмотря на все это, «Знамения времени» явились живым, остро прозвучавшим откликом на запросы эпохи, в них был поставлен целый ряд насущных проблем идейной жизни молодого поколения. В «Истории моего современника» В. Г. Короленко отмечал широчайшую популярность романа Мордовцева: «Роман имел в то время огромный успех. Его зачитывали, комментировали, разгадывали намеки, которые, наверное, оставались загад­кой для самого автора... Слово, которое герои Мордовцева закутывали эзоповскими намеками и шарадами... было, конечно, «революция». Это оно стояло впереди, как туча, издали поблескивая своими молниями, на гори­зонте общества, вышедшего из крепостного строя и остановленного на пути к всестороннему раскрепощению.